Пришла кастальских вод напиться обезьяна,
Которые она кастильскими звала,
И мыслила, сих вод напившися допьяна,
Везде и всякий день о чести говорят,
Хотя своих сердец они не претворят.
Но что такое честь? Один победой льстился,
О ты, крепкий, крепкий Б́ендер-град,
О разумный, храбрый Панин-граф!
Ждет Европа чуда славного,
Взращен дитя твое и стал уже детина,
Учился, научен, учился, стал скотина;
К чему, что твой сынок чужой язык постиг,
Одно ли дурно то на свете, что грешно?
И то нехорошо, что глупостью смешно.
Пиит, который нас стихом не утешает, —
Когда придет кончина мира,
Последний день и страшный суд,
Вострубят ангелы, восплещет море,
О приятное приятство!
Ти даюсь сама я в власть,
Всё в тебе я зрю изрядство,
О места, места драгие!
Вы уже немилы мне.
Я любезного не вижу
О люты человеки!
Преобратили вы златые веки
В железны времена
Негде, в маленьком леску,
При потоках речки,
Что бежала по песку,
Впадете вскоре,
О невские струи, в пространное вы море,
Пройдете навсегда,
Не возвратитеся из моря никогда, —
Клеон при смерти был и был совсем готов
Пустить на небо дух, в подземный тело ров.
Друзья его пред ним писание вещали
Коль мыслишь, я любовь свою к тебе скончала,
Так ищешь тут конца, где не было начала.
Котора лучше жизнь: в златой ли птичке клетке,
Иль на зеленой ветке?
Которые стихи приятнее текут?
Не те ль, которые приятностью влекут
И, шествуя в свободе,
В прекрасной простоте,
Клавина смолоду сияла красотою,
И многих молодцов она пленила тою,
Но как уже прошел сей век ея златой,