Моя любовь — осенний небосвод
Над радостью отпразднованной пира.
Гляди: в краях глубокого потира
Зане из Отчего (и в нас, как в небе) лона
Существенно родится Сын,
И отраженная мертва Его икона
Над зыбью сумрачных пучин,
Где одинокая, в кольце Левиафана,
Душа унылая пуста...
И только грудь вздохнёт: «Твоя да будет Воля,» —
Отец, то счастье нам дано,
И клонится душа, Твой колос, ветром поля,
И наливается зерно.
И Сын рождается, и кротко волю нудит:
«Встань, жнец, и колос Мой пожни».
Где лёгких веяний лелеют растворенья
Рай незабывчивой души,
В чьём верном зеркале невинны все творенья,
Все первозданно хороши,
И зло, — как над костром, разложенным в дуброве,
Свивается летучий дым, —
То счастье не на миг, не дар судеб и часа,
Оно недвижно и полно;
В нём дух растёт, неся, как склоны Чимбораса,
Лёд и лианы заодно.
То счастье — цельное, как в теле радость крови,
Что в сердце бьёт Твоим ключом,
То — Индия души, таинственно разверстой
Наитиям Души Одной,
Что с нею шепчется — зарей ли розоперстой,
Иль двухнедельною луной
На пепле розовом, когда её величье
Ревнует к полной славе дня,
1
О глубина любви, премудрости и силы,
Отец, Тебя забыли мы, —
О глубина любви, премудрости и силы,
Отец, Тебя забыли мы, —
И сердцем суетным безжизненно унылы,
И свод над нами — свод тюрьмы.
И счастье нам — подвал скупого безучастья,
Иль дымных, душных чар обман;
Не знаем счастья мы, как невод золотого,
Что, рыбарь, кинул Ты в эфир, —
Как стран полуденных прозрачность разлитого
Из нежных чаш на щедрый мир,
Где все цветы цветут и жизнь волнует недра,
Где с розой дружен кипарис,
Мудрецы многосердечья,
Всех времен, сердец и стран
Разумеем мы наречья —
Я розу пел на сто ладов,
Рассыпал рдяные кошницы;
Расколдовал я сто садов.
Неутомный голод темный,
Горе, сердцу как избыть?
Сквозь ресницы ели дремной
Как уста, заря багряная горит:
Тайна нежная безмолвьем говорит.
О Тайн ключарь, проникший руны,
Где звезд предначертан устав, —
«Дети Красоты невинной!
В снежной Скифии, у нас,