Ласкаясь к лазури, прозрачно алея,
Стыдился, смеясь, изумительный день;
Змеёй золотистой казалась аллея;
Красота! Красота! В ней таинственно слиты
Беспредельность надежд и воздушность лучей,
Но черты молодые печалью сокрыты…
Ивы тихо плакали… В озеро туманное
Вечер уронил кровавое кольцо.
Девушка вся в белом и стройная и странная
Жду на твоем пороге, в грядущем грезой рея…
Радостное сердце млеет и стучит…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Если, бывало, проводишь весь день
Лёжа на мягком диване,
Это — не скука и даже не лень;
Дрожит хризантема, грустя
В своем бледно-розовом сне…
Ее чуть коснулась мечта,
Хохочет гул людской, и смех его так груб,
Что мы ушли на брег к безмолвию мороза.
Горе сегодня и глубже и проще.
Помнишь ли ты кружевных мотыльков?
Сколько летает их в солнечной роще,
За дымкой ладана иконы на стене.
Певучие слова. Болезненность свечей.
Старушки грустные в платочках. А в окне
В ту ночь я только мог рыдать от наслажденья…
В ту ночь в твоей крови я сжег свою мечту…
Какие это всё безумные виденья!
В июле я видал роскошный отблеск рая:
Сжигал себя закат безумием цветным
И, радугой сплошной полнеба обнимая,
Большие липы, шатаясь, пели…
Мне больно было взглянуть назад…
Там осень грелась в моем апреле, —
Золотился листвы изумруд,
Онемел небосклон в облаках,
Мой конь летит вольней мечты;
Простор целует, опьяняя;
Душистым золотом взлетая,
Осенний день, как старая вакханка,
Для смерти полюбил поддельные цвета.
Твой белый стан за розовой полянкой