Те, с которыми что молчать, что
говорить,
достаешь сигарету, а зажигалка
уже горит,
допиваешь, а уже протягивают,
чтоб долить;
им не требуется объяснять ни
что болит,
ни по кому болит;
и соврал бы, да что соврешь им,
когда весь вид
мой красноречиво правду им
говорит,
как они – обижаясь и злясь
временами -
продолжают меня любить;
и я чувствую, как между нами
тянется, теплится, бесится,
бьется,
натягивается до предела, но
никогда не рвется
живая нить,
из всего, что имею – именно это
стоит хранить.
Те, кто берут на слабо, а потом
проверяют пульс;
при истерике бьют наотмашь по
левой щеке;
к ним приходишь – расквашен
весь, говоришь: «Боюсь!
существую, мол, при
деспотичном ростовщике;
я ему по крупицам сдаю слова,
но растет процент!
я готов замолчать, только что
ему, если глух?!»
А они, улыбаясь: «Ну, давай,
завершай концерт,
завершай подводить нам итог
всех своих разрух»,
гладят нежно, и от их теплых рук
улыбка вспыхивает на лице.
Те, с которыми мне еще жить и
жить:
напиваться ночами и прошлое
ворошить,
и сидеть на кухне,
и словами отчаянно ворожить –
словно угли
их ворошить,
едва потухнет.
Быть счастливым их улыбками,
постоянством,
и – когда-нибудь – сединой,
до которой черт-его-знает-
сколько-еще-ночей;
те, которые при встрече не
спрашивают: «ты чей?»,
просто констатируют:
«ты теперь со мной».
