Цветут, благоухают розы,
Кипят, бушуют ливни, грозы,
Зефиры треплют нежно волосы,
Кричат павлины-гладиолусы.
Здесь для души во всем отрада,
Простор для мысли и для взгляда.
И нет милее сердцу края,
Чем Краснокутщина родная.
Бабье лето, бабье лето
Цветом осени согрето
И горят в костре рябины
Нити липкой паутины.
Бабье лето, бабье лето,
Старость наша, ты ли это?
Что ж ты лес густой раздела,
Разве нету больше дела?
Ласточка бьется над кровлей моей,
Звонко щебечет и манит меня
В даль голубую – к простору полей,
К яркому солнцу горячего дня,
К роще зеленой, где в блеске лучей,
Точно струя золотого огня,
Льется в кругу незабудок ручей,
Нежно, как струны гитары, звеня.
Как я любил эту чудную даль!
Но мне покоя и там не найти…
Вот когда детства беспечного жаль!
Все, что я видел на грустном пути,
Мне не забыть, не рассеять печаль…
Ласточка, ласточка, дальше лети!
Серое небо и серое море…
Волны угрюмо шумят,
Чайки, белея на сером просторе,
С криком печальным летят.
Старые сосны в тяжелом уборе
В мутные волны глядят,
Точно какое-то скрытое горе
Высказать морю хотят.
Грозно промчалась здесь буря седая,
След ее берег хранит:
Мертвые сосны , в песке утопая,
Мрачно гниют, и стоит
Камнем могильным гранит –
Символ печального, серого края!
Забыв тревоги дня, как счастлив я порою
От города вдали! Безмолвны небеса,
Заря вечерняя бледнеет за горою,
И падает с ветвей жемчужная роса.
Подходит тихо ночь, все ярче надо мною
Далекая звезда, ночных небес краса,
И, в грезы погружен, объятый тишиною,
Я чутко слушаю природы голоса…
Иду. Вокруг цветы. В тени густого сада
Летают весело ночные мотыльки…
Но вот в мое лицо повеяла прохлада,
Раскинулись поля, донесся плеск реки…
О ночь прекрасная! О чудная награда
За долгий день труда, волненья и тоски!
В моем саду стал вянуть куст сирени…
За мертвым лепестком слетает лепесток,
И в дымке траурной ложатся тихо тени
На яркий бархат клумб, на гравий и песок…
Кругом так много солнца, аромата…
Звенит в лазорях хмель весенний, молодой…
Но больно мне… Как будто злой рукой
Все лучшее в душе осквернено и смято…
И в бледных просветах поникнувших ветвей,
Мне чудится, дыханье смерти веет…
Так опустел мой сад… Так сердце сиротеет…
Стою раздумчиво в тени пустых аллей…
Курят цветы истомный, скорбный ладан…
И в тайнах бытия смысл жизни не разгадан.
Как много в этом слове – океан!
Еще ребенком я к скитаньям чуял склонность,
Любил зверей и птиц неведомых мне стран,
Тропических цветов и красок обнаженность.
Но мыслью о тебе я был как будто пьян,
О, Океан, небес и вод бездонность!
Как раб – угодливый, всесильный, как титан,
Всеотражающий и сам всеотраженность.
Ты – зеркало Вселенной. Я люблю
Неутоленность недр твоих зеленых,
Тоску, скитанья волн неугомонных.
И, жизнь свою вверяя кораблю,
Я не доскам – волнам ее вверяю,
И мощь твою – своею измеряю.
Океан! Океан! Он кипит и ревет,
Точно скрыт под водою вулкан.
Пухнет чрево его; ветер пену метет
И свистит: Океан! Океан!
Ополчившихся волн торжествующий стан
Мчит корабль, как добычу, вперед.
Далеко от земли гость неведомых стран.
Берегись, берегись, мореход!
На родном берегу у тебя есть жена,
Есть красавец-малютка, сынок.
Берегись, мореход, вероломна волна,
Океан беспощадно жесток.
Ночь и вопль. Водяная равнина мертва.
На земле сирота и вдова.
Я с борта корабля заметил на волнах
Обломок дерева, огромный, но бессильный.
Он бурей вырван был из недр земли обильной,
Где человек, как зверь, живет еще в лесах.
Вокруг ствола, в его изломанных ветвях,
Лианы обвились, как у гробницы пыльной.
Вдруг птичку увидал я на листве могильной,
Она чирикала, ей был неведом страх.
Она о гибели, грозящей ей, не знала.
Вокруг был океан да небо без границ.
Сюда не залетал никто из смелых птиц.
Но пусть на смерть ее стихия обрекала, –
Она не полетит на доски корабля:
Их песни сблизили, и небо, и земля.
Как в откровении, пророческом и странном,
Библейских образов воздушный хоровод,
Несутся облака над вечным океаном,
Плащами дымными касаясь грозных вод.
Еще они горят в огне зари багряном,
Но сумрачная ночь в объятья их берет,
И молний голубых все чаще перелет, –
И дальний гром гремит торжественным органом.
Так вот и кажется, что там, средь облаков,
При блеске молнии, при грохоте громов,
Сам Бог появится в величьи первозданном
И ввергнет снова мир, измученный от слез,
В предвечный, огненный, пылающий хаос,
И землю унесет в безбрежность ураганом.
