В каньоне снежном Уже скотча тропа.
Ну что ж вы, дворники, не ставите свечи
Святым угодникам?
Вот пан и пропал!
На стенке март, на теле - кОжух овечий.
По сапогам вот-вот улыбки пойдут.
Ау, сапожник, есть ли вёснам заплаты?
Осталась пара!?
Ну, тогда вэри гуд.
Ещё потопчемся.
Вперёд!
Аты-баты.
Дороги-тропочки петлёй поутру.
А ты их тянешь, собираешь в клубочки.
И это вроде бы тебе по-нутру.
Потом когда-нибудь распустишь на строчки.
Жизнь будет радостной!
Ты чувствуешь так?
Не щурь глаза и не раздумывай долго.
Скорее да?
Тогда навстречу ей - шаг,
Откинув чёлку.
Заводите метёлку!
Просверлишь небо непокорной Ягой.
И, обгоняя полусонный автобус,
На ветровик ему - автограф ногой,
И ну по свету - перечерчивать глобус.
Дышало небо синей краской
И как-то жалко плакал снег,
И мылся в луже чей-то след
И дальше двигался с опаской.
И даже смог пропах водой
И огурцами, и пломбиром,
И всепрощением, и миром,
И восхищением весной.
Хотя на уличный уют
Ещё рассчитывать раненько,
Манили Из дому ступеньки
Туда, где чижики поют,
Где пальцам холодно пока,
Но есть глубокие карманы,
Где из какой-нибудь саванны
Летят транзитом облака,
И под стеклом ещё река,
И окунёвые поляны,
Но счёт на дни уже пошёл...
И где без вывертов душевных
Легко и просто совершенно
И позабыто хорошо.
Ремни сандалий, будто схема метро,
Легли на сетку из сосудистых рек.
Карманы джинсов обтекают бедро.
На их изнанке отпечатался снег.
Потёртой куртки мешковатый покрой
Из-за удобства затаскаешь до дыр
И не заметишь.
Так бывает порой –
Жаль расставаться.
Это крохотный мир,
Который греется на теле моём
И знает все секреты, но утаит.
А я почти уже забыла её –
Себя другую.
Видно вышел лимит.
Замена – мудрость.
Но не лгу я себе.
Ведь никогда не буду из василис.
Мне журавли ехидно машут с небес,
А я им – стаю из тетрадных страниц
Рассыплю веером в небесной тишИ
И зарисую кистью корни волос...
Когда-то мне хотелось сотни вершин
И пару-тройку покорить удалось.
Потом подумала - к чему суета -
И завалила флаг реликтами гор.
Напрасно ждёт ещё одна высота.
Я защищаюсь от неё шёлком штор.
Меня всё больше восхищает закат,
Осенний шорох золотого ковра...
Но как же хочется стащить самокат,
И оттолкнувшись полететь со двора!
Вяжут лучи тополиные листья,
Бархатный коврик холодной земле.
Не отдыхают горячие спицы.
Греется май на немытом стекле.
Прошлого века журнальные строки
Весело прыгают в дымных кострах.
Школьный портфельчик спешит на уроки.
Рельсы шлифует гружёный состав.
Бабочки сушат атласные крылья.
В жёлто-коричневом дезабилье -
Это иконы воздушного стиля.
Небо купает вода в колее.
Люди, устав от серьёзных обличий,
Повозвращали улыбки назад.
Эти прекрасные знаки отличий
Светят не хуже вольфрамовых ватт…
Могут готовиться тучи к походу,
Ливни копить, чтобы радость отмыть,
Но никому городскому народу
Счастье весеннее в сердце носить
Не запретить.
Удочка уснула над водой.
В заводи рыбёшка серебрится.
Как же хорошо-то, Боже мой,
Чувствовать как небо режет птица,
Мечется по джинсам паучок,
Горбится трава другого лета,
Дышит переломанный сучок!
Сколько нерастраченного света
В северных ментоловых краях,
Где о мерзлоту стучат лопаты,
Вёрсты утопают в киселях -
Где мы так несчастны...
Или святы?
Ты встречаешь меня из чужой стороны холодком
И горбатым асфальтом, заплёванным горькими ртами,
Анемичностью лиц, оперившимися тополями,
И внезапным желаньем свалиться на землю ничком.
И понятие "дом" обретает неведомый смысл,
А чужие красоты сжимаются в лОскут шагрени -
До размеров наполненной рожью морщинистой жмени,
До чернильных гербов на листочках оплаченных виз.
И припомнился тот, кто когда-то так страстно желал
Воротиться сюда из лубочного душного плена.
Он смеялся взахлёб, и курил, и дышал ошалело,
И летел к нему дом, и спешил Ярославский вокзал.
Хорошо бы перекрасить города
Ловкой кисточкой в зефирные оттенки,
Набросать пастилок радуги туда,
Облака обжарить корочкою гренки,
И намазать золотистым мёдом вниз,
Чтобы птицам беспрепятственно добраться.
И подсматривать за ними, и смеяться,
Свесив ноги за серебряный карниз…
Хорошо бы, хорошо бы, хорошо
Чтоб зелёное, с гороховым подбоем,
Было небо, а не только голубое
И чтоб солнце – не похоже на горшок,
А хотя б – на перламутровый витраж,
Или фантик от рот-фронтовской конфеты,
Или дверцу карабасовой кареты,
Или бабочками вышитый корсаж…
А ещё бы самобранки хорошо
Выдать маленьким бродяжкам и дворняжкам,
Чтобы принцев подыскали замарашки.
Хорошо бы безнаказан был грешок,
Все довольны были жизнью и собой,
Собирались у кофейников ведёрных,
Дирижёром наших душ была любовь
И все краски были в мире, кроме чёрных.
Привкус мяты во рту, лёгкий гул ото сна в голове.
Просыпается жизнь заоконная вместе со мною.
Обещает ли день что-то новое, что-то такое,
Что сорвёт меня с круга? Но чую, засело во мне
Колесо со зверьком. Мы отправимся с ним по грибы,
Побродить по лесам, отороченным иглами ёлок,
Помолчать ни о чём - будет короток путь или долог,
Комаров матеря, и ножом, неизменно тупым,
Резать шляпки - азарт, эликсир от дождливой тоски.
Будет вкусно торчать из корзины на вечер жаркое.
Да и небо в лесу высоченное и голубое.
Но обратно зовёт - город - плющит и рвёт на куски.
Убежать от него, поселиться в черничной глуши?
Может есть ещё шанс защитить бестолковую душу.
Я, конечно, смогу, если снова, как прежде, не струшу,
И решу, что пока ни к чему с переездом спешить.
