Слово неловкое, точно чашка из рук,
Прыгает, разбивается и хохочет.
Кто-то другой прячется в тихом «друг»,
В омуте намеков и многоточий.
(Ах, многоточия! Чем неопытнее поэт,
Тем щедрей рассыпает он их горохом)
Дерева надломленный силуэт
Падает навзничь негромким вздохом.
Это так просто! И главное, навсегда.
Это так быстро – бить и рубить живое.
Сколько же слез, усталости и труда –
Вырастить чтобы! – заботы и непокоя.
Прошлое вырывается у меня
Прямо из рук, осколками плачет нежно.
И никого, никого не смогут утешить –
Угли заката в камине зимнего дня.
Я знаю: можно все понять,
И можно всех простить.
Судьбы зловещая печать,
Трепещущая нить –
Переплетение миров,
Характеров, времен,
Души таинственный покров –
Космический закон.
Иисус сказал: «Не осуди!
Заблудшим – несть числа.
Но свет увидит впереди
Лишь тот, кто выше зла.
Пусть суд неправеден земной,
Презрев житейский гнет,
Идите, падшие, за мной,
И вас спасенье ждет.
Любите ближних – до конца.
Прощать учитесь всех».
Но как простить нам подлеца,
Простить Иудин грех?
Простить убийцу, палача,
Насилие, разбой,
Святую ненависть топча
Любовию слепой?
Дорога к истине трудна,
Но – каждому свое.
Седая Библия сложна,
А жизнь – сложней ее.
Беду непросто пережить,
Мерзавцев возлюбя.
Врагов сумею я простить.
Прощу ль потом себя?
отпускаю обиду - мой шарик воздушный
в молоко облаков
непослушный мой шарик, большой и ненужный -
насовсем высоко
выше страха и крыш (он уже незаметен),
свет смеется слепя:
нет следов в небесах, там - свобода и ветер
ОТПУСКАЮ ТЕБЯ!
Ты послан мне был, «подарочек»,
Родной, ненаглядный мой,
Затем, чтоб судьбы удары я
Считала с улыбкой злой,
Чтоб негой себя не тешила,
Заботой сердце скрепив,
Чтоб ревность – собакой бешеной –
Маялась на цепи,
Еще – чтоб стирать старательно
Платочки ночных обид,
Ты, умный и замечательный,
Мне свыше послан – гранит! –
Всю нежность порастеряла я –
Не женщина – сталь!- скала!
Ты послан – Богом ли, дьяволом?
(А может, сама нашла?
А может, плачу за давние
Грехи беззаботных лет?)
Не словом – стрелой отравленной –
Пронзаешь – спасенья нет.
Язвительный собеседник мой,
Ты послан – суть не таи –
Развеять мои последние
Иллюзии
о любви.
Посмеяться – увы! – над собой, -
Ну, а что же еще-то осталось?
Посмеяться над стервой-судьбой,
Прогоняя противную жалость,
Посмеяться над ношей своей,
С сердца сбросив хомут лошадиный.
(Сын-подросток подскажет: «Забей!»)
Выживаем – лишь смехом единым.
Ах, как трудно, упавши на дно,
Улыбаться ободранной рожей.
Если Богу бывает смешно,
Этот мир не совсем безнадежен.
Несмотря на фатальный исход,
И мучения в общей палате,
Жизнь – по сути – чудной анекдот,
Отчего-то рассказанный кстати…
Посмеяться – до слез – над собой,
Над навязанной ролью провальной,
И сорвать, как колпак шутовской,
Надоевшую, злую реальность…
Влюбиться? Головой в водоворот –
Зажмурить разум, сердце распахнуть?
Чужие души переходишь вброд –
Осклизли камни, плесень всюду, муть...
Подохли черти, омут пересох,
Веселые кувшинки оцвели.
Тоскует остывающий песок,
Седой туман восходит от земли.
О, рыжесть беспокойная моя!
О, нежный блеск придуманных костров,
Как ты любила танцы у огня,
Как ты бросалась на приманку слов!
Но за июлем – август настает.
(Легко ли искушенье побороть?)
Чужие души переходишь вброд.
Влюбиться? Упаси меня Господь!
Усталость. Серая стена.
В сознанье – пустота пробела.
Стремительная седина.
И тяжесть. Неуклюжесть тела.
И чувства…свежести второй
Дурную кровь не будоражат.
(Герою – рифма «геморрой»!
Звучит? Подходит очень даже.)
«Когда-то счастливы вдвоем», -
Почти мещанское звучанье.
А сердце дышит ноябрем
И утешается молчаньем.
Все резче – сеточка у глаз.
Калейдоскоп мешает лица.
Усталость – мысленный приказ:
Остановиться.
Усталость – сломано весло
В водоворота пасти львиной,
Спасительное ничего –
Начало и конец единый.
Усталость – славный островок,
Где солнце бликами играет,
И истина, смеясь, сияет,
Чиста, как утренний песок.
Кажется, небо стоит на коленях.
Колокол бьется - закат.
И облаков снеговые ступени
Недостижимо горят.
Алые, алые и золотые
Линии, лики, столпы..,
Мрачно, беззвучно звенит литургия.
Кони встают на дыбы.
Краешек солнца еще остается,
Смятый багровым плащом.
Глупое сердце, куда же ты рвешься,
Бедное, плачешь о чем?
Хочешь метнуться, пронзенное зовом,
Ввысь, где костры колесниц?
Нет, не отпустят родные оковы –
Крылышки детских ресниц.
Прозрачное слово: «печаль» -
Начало, и мудрость молчанья.
Осенняя ясная даль,
Еще – неизбежность прощанья.
Пронзительный клич журавлей,
И голос – далекий, далекий.
Не можем на этой земле
Менять мы суровые сроки.
И пепел потерянных лет
Седою кружится метелью.
Откуда ж – серебряный свет,
Откуда – простор безраздельный?
Багряная горечь рябин,
Деревьев янтарные свечи.
Беспамятство темных глубин
Древнее, чем род человечий.
Печалиться… печься – о чем?
Зачем? – обо всем во Вселенной.
Мы все в этом мире мгновенном
Единой печалью живем.
Мгновения паденья и позора,
Пунцовая беспомощность стыда,
И тяжесть укоризненного взора
Врезаются, как будто навсегда.
Ты узнаешь, как больно жалит жалость,
Как тягостен непониманья круг.
Все, что таким естественным казалось,
Жестокостью ошеломляет вдруг.
И холодно на сердце отчего-то.
Вчерашний мед горчит едва-едва.
Становится золою - позолота.
И пошлостью - высокие слова.
Приходит осень, раны обнажая,
Бессмысленно отсчитывая срок.
А ты бредешь, сама себе чужая,
Далекая от всех земных дорог...
