Пётр Вяземский

Был древний храм готического зданья,

Обитель сов, унынья и молчанья.

Узрел его художник молодой,

‎ «Кто там стучится в дверь? —

Воскликнул Сатана. — Мне недосуг теперь!»

— «Се я, певец ночей, шахматно-пегий гений,

Булгарин, убедись, что брань его не жалит,

Переменил теперь и тактику и речь:
Чтоб Грибоедова упечь,

Он Грибоедова в своём журнале хвалит.

Благословенный плод проклятого терпенья

За цену сходную он отдаёт в печать;

Но, к большей верности, зачем не досказать:

Когда припомню я и жизнь, и всё былое,

Рисуется мне жизнь — как поле боевое,

Обложенное всё рядами мёртвых тел,

Пёс лаял на воров; пса утром отодрали —

За то, что лаем смел встревожить барский сон.

Пёс спал в другую ночь; дом воры обокрали:

Люблю вас, баденские тени,

Когда чуть явится весна

И, мать сердечных снов и лени,

Если я мог бы дать тело и выход из груди
своей тому, что наиболее во мне, если я мог бы

извергнуть мысли свои на выражение и, таким

образом, душу, сердце, ум, страсти, чувство

Когда, беснуясь, ваши братья

На нас шлют ядры и проклятья

И варварами нас зовут, —

Альбом, как жизнь, противоречий смесь,

Смесь доброго, худого, пустословья:

Здесь дружбы дань, тут светского условья,

Ага, плутовка мышь, попалась, нет спасенья!

Умри! Ты грызть пришла здесь Дмитриева том,

Тогда как у меня валялись под столом