Константин Батюшков

      Скалы́ чувствительны к свирели;

Верблюд прислушивать умеет песнь любви,

Стеня под бременем; румянее крови —

Свидетели любви и горести моей,

О розы юные, слезами омоченны!

Красуйтеся в венках над хижиной смиренной,
4 ‎Где милая таится от очей!

Свершилось: Никагор и пламенный Эрот

За чашей Вакховой Аглаю победили…

О, радость! Здесь они сей пояс разрешили,
4 ‎Стыдливости девической оплот.

Зефир последний свеял сон

С ресниц окованных мечтами:

Но я — не к счастью пробуждён

Льстец моей ленивой Музы! —

Ах, какие снова узы

На меня ты наложил?

Ты хочешь, горсткой фимиама

Чтоб жертвенник я твой почтил?

Для Граций Муза не упряма,

И телом и душой ты на Амура схожа:

Коварна и умна, и столько же пригожа.

Мой дух! доверенность к Творцу!

Мужайся; будь в терпеньи камень.

Не Он ли к лучшему концу

О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной,

И часто сладостью своей

Отечески Пенаты,

О пестуны мои!

Ты нимфа, Ио; нет сомненья!

Но только… после превращенья!

Ты Сафо, я Фаон; об этом и не спорю:
‎Но, к моему ты горю,
‎Пути не знаешь к морю.

Помнишь ли, мой друг бесценный!

Как с амурами тишком,