Там опять на закате октябрь избывает истому
по листве, что уходит в две тысячи первый вираж.
Тихо пишет ранет на стене деревянного дома,
кадр за кадром теряя, графически чёткий пейзаж.
А за домом подсолнухи бывшие, став частоколом,
умоляют срубить и последним костром увенчать.
Огород вспоминает, что был он всё лето глаголом,
и бугрится землёй, до весны неспособной зачать.
Белорядной зимою сугробы там были по крыши –
лишь по дыму узнаешь, где улицы и калачи.
Солнцу ярому виделись мы словно юркие мыши,
и охота на нас прекращалась в упавшей ночи.
То село на Земле для меня – материк в океанах.
Я к нему подплываю всё чаще и чаще во сне.
Там все окна залиты зарёю, как вина в стаканах,
а калитки заборам хозяева дарят к весне.
Я забыл эти лета, а вспомню, то снова забуду,
чтобы было чем жить и о чем иногда вспоминать.
Моя память пунктирна, дарована мне словно чудо,
мне лишь надо её всю – до строчки – успеть записать.
