Муррные каракули

Качается песенный шар голубой,
Расплывчатый шар за стеклом запотелым.
Я дома. Я дома душою и телом.
И всё же душою – немного с тобой.

Наверно, резонней письмишко черкнуть,
Покуда для встречи возможности нету,
Чем маяться зря, наблюдая вот эту
Луну сквозь оконную мокрую муть.

Но всё, что тебе написать я могу, –
Для будущих слов, болтовни, полувздора,
Для встречи, которая будет нескоро,
Ревниво и сладостно я берегу.

Мой друг драгоценный, нам есть что сказать
Хотя бы друг другу – пером или взглядом,
Настроем – минорным, мажорным ли ладом,
Нам есть чем любые два слова связать.

Привычный, истоптанный нами маршрут,
Районных пейзажей повтор многократный –
Наш воздух, наполненный музыкой внятной,
Очищенный от заблуждений и смут.

Пройдут катаклизмы, уляжется пыль,
Недужные страсти, как хмель, перебродят,
И после всего, что сейчас происходит,
Останется наша прекрасная быль.

Останется память про наше житьё
И то, что в эпоху разрух и неверья
По-прежнему двигало легкие перья,
Наивные перья – твоё и моё…

Привет, дорогая подруга моя!
Ты что-то не пишешь мне писем.
Другой бы назвал это свинством – но я
От низменных чувств не зависим.

Я всё извиняю, ничуть не сужу,
Мне злобу копить неохота.
Я все-таки несколько сверху гляжу
На всей твоей жизни болото.

Я часто грущу о прекрасной поре –
О детских годах без печали.
Ты помнишь – тогда, в нашем старом дворе
Нам мамы дружить запрещали.

Но что нам запрет? Заповедной тропой
Я вновь устремлялся к подружке.
Мы шлепали вместе по лужам с тобой
И ели из общей кормушки.

Шли годы. На поиски Зла и Добра
Порывом влеком благородным,
Примкнул я, навек улетев со двора,
К подобным себе, но свободным.

Я знаю, что скоро у вас Рождество,
Готовится стол небывалый.
Ты всем передай: дескать, я на него
Уже не успею, пожалуй.

Мерцают мне звезды сквозь сумрак и мглу,
Зовут меня дали иные.
Я буду грустить, если в праздник к столу
Свиные сойдут отбивные...

Пора мне в дорогу. Сейчас разбегусь –
И взмою в седой небосклон я!
Пиши, если сможешь.
Твой преданный Гусь.
Прощай, дорогая Хавронья!

Конь был норовистым и сытым.
И стать, и рысь на знатока.
Когда он землю бил копытом,
Земля пружинила слегка.
Глаза с дичинкой, бег упругий,
Шел рысью он, как будто плыл.
А если ржал, по всей округе
Дрожали спины у кобыл.
Конь рос без привязи, на воле.
Не знал как обжигает кнут,
Как не дает увидеть поле
На шее стянутый хомут.
Он по-лошадьи понял землю
Как степь без края и конца,
Как запах овсяного стебля,
Как звон ночного бубунца.
Но как-то раз его поймали,
Взнуздали грубо и с трудом,
В вагон товарный затолкали
И увезли... на ипподром.
Прошел он выучку, конюшня
Поприсмирила жеребца
Он стал барьеры брать послушно
И чтить жокея-молодца.
Конь скоро вышел в чемпионы,
Попал в газеты и в кино.
Но есть жестокие законы
И непредвиденное "но".
Жокей однажды растерялся
И, крепко натянув узду,
Вперед невовремя подался,
И конь... споткнулся на ходу.
На четырех ногах, а тоже...
Не повезло ему всерьез.
И жизнь, прихрамывая, дожил
Как золотарь и водовоз.
Стуча разбитыми ногами
В брусчатку пыльных мостовых
Понуро прядал он ушами
От невеселых дум своих.
И лишь в ночное время суток
Коняге грезилась порой
Страна цветов и незабудок
И жеребенок молодой.

Только глянет над Москвою утро вешнее -
Золотятся помаленьку облака,
Выезжаем мы с тобою, друг, по-прежнему
И, как прежде, поджидаем седока.

Эх, катались мы, летали, мчали вдаль с тобой,
Искры сыпались с булыжной мостовой!..
А теперь плетемся тихо по асфальтовой,
Ты да я, поникли оба головой.

Ну, подружка верная,
Тпру, старушка древняя,
Стань, Маруська, в стороне.
Наши годы длинные,
Мы друзья старинные,
Ты верна, как прежде, мне!

Я ковал тебя отборными подковами,
Я пролетку чистым лаком покрывал.
Но метро сверкнул перилами дубовыми,
Сразу всех он седоков околдовал.

Ну и как же это только получается?
Все-то в жизни перепуталось хитро:
Чтоб запрячь тебя, я утром направляюся
От Сокольников до Парка на метро.

Ну, подружка верная,
Тпру, старушка древняя,
Стань, Маруська, в стороне,
Наши годы длинные,
Мы друзья старинные,
Ты верна, как прежде, мне!

Жадно, весело он дышит
Свежим воздухом полей,
Сизый пар кипит и пышет
Из пылающих ноздрей,
Полон сил, удал на воле,
Громким голосом заржал,
Встрепенулся конь - и в поле
Быстроногий поскакал!
Скачет блещющий глазами,
Дико голову склонил,
Вдоль по ветру он волнами
Чёрну гриву распустил!
Сам как ветер, круть ли встанет
На пути? Отважный прянет -
И на ней уж! Ляжет ров,
И поток клубиться? - Мигом
Он широким перепрыгом
Через них - и был таков!
Веселися конь ретивый!
Щеголяй избытком сил!
Не на долго волны гривы
Вдоль по ветру распустил!
Не на долго жизнь и воля
Разом бурному даны,
И холодный воздух поля,
И отважны крутизны,
И стремленья роковые,
Скоро, скоро под замок!
Тешь копыта удалые,
Свой могучий бег и скок!
Снова в дело конь ретивый,
В сбруе лёгкой и красивой,
И блистающий седлом,
И бренчащий поводами,
Стройно верными шагами
Ты пойдёшь под седоком.

(Н. Языков)

Куда тебя, испытанный годами,
Задумчивая память увела?
Что в душу смотришь грустными глазами,
Печален вздох и поступь тяжела?

А было время - сердце сердцу пело
Казалось нам рассветами весны,
Что юность нашу буйную вскипела
Дробь барабана с пламенем зурны,

Что нас судьба так щедро одарила,
И не утратить ни за что вовек
Мне жар надежд и молодости силу,
Тебе, скакун, неукротимый бег,

Что лучший миг нас ожидает где-то,
О, как пылали жаркие слова!
Но уходило с молодостью лето,
И покрывалась золотом листва.

И ветер жизни, словно враг заклятый
(Он часа своего, коварный, ждал),
Который уступал тебе когда-то,
Теперь уже спокойно настигал.

Привычным не держаться меры средней,
О, как поверить трудно было нам,
Что ты однажды вдруг придешь последним,
Не уступавший лучшим скакунам.

За нами незаметно время кралось
(За самым ясным днём крадётся тьма),
Железо мышц наполнила усталость,
И подступила старости зима.

Но годы жизни не промчались мимо,
И наша дружба верною была.
И мы с тобой мой друг неразделимы,
Как два крыла у одного орла.

И нам обоим часто будет снится -
Тревожно и счастливо верю я:
Тебе - летишь распластано как птица,
А мне - твой бег и молодость моя.

(Умар Яричев)

Лошади умеют плавать,
Но не хорошо, не далеко
"Глория" по-русски значит "Слава"
Это вам запомнится легко
Шел корабль своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.
В трюме, добрыми качая мордами,
Тысча лошадей стояли день и ночь.
Тысча лошадей, подков четыре тыщи
Счастья всё ж они не принесли -
Мина кораблю пробила днище
Далеко далеко от земли.
Люди сели в шлюпки, в лодки сели,
Лошади поплыли просто так,
Что им было делать если
Не нашлось им место в шлюпках и плотах.
Плыл по океану рыжий остров,
В яблоках плыл остров и гнедой...
Им сперва казалось, что плавать это просто
Океан казался им рекой.
Но не видно у реки той края
На пределе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая,
Тем, кто в океане их топил.
Кони шли ко дну и тихо ржали
И пока на дно все не ушли
Вот и все, а все-таки мне жаль их
Рыжих, не увидевших земли

(Б. Слуцкий)

Четыре копыта, облезлая шкура...
По грязной дороге плетется понуро
Забывшая думать о чем-то хорошем,
Давно ко всему безразличная лошадь.
Она родилась жеребенком беспечным,
Но скоро хомут опустился на плечи,
И кнут над спиной заметался со свистом...
Забылась лужайка в ромашках душистых,
Забылось дыхание матери рыжей...
Лишь месят копыта дорожную жижу,
И только сгибается все тяжелее
Когда-то красивая, гордая шея.

Четыре копыта, торчащие ребра...
Скупится на ласку хозяин недобрый.
А жизнь повернуться могла по-другому -
Ведь где-то сверкают огни ипподрома,
Там тоже есть место обидам и бедам.
Но мчатся по гулкой дорожке к победам
Могучие кони, крылатые кони...
И кутают их золотые попоны.
Им, лучшим, награды и слава - но кто-то
Всегда занимается черной работой.
Чтоб им предаваться волшебному бегу,
Тебя спозаранку впрягают в телегу,
И если до срока работа сосотарит -
Другого коня подберут на базаре.

Четыре копыта, клокастая грива...
А время обманчиво-неторопливо.
И сбросишь, достигнув однажды предела,
Как старую шерсть, отболевшее тело.
Ругаясь, хомут рассупонит возница...
Но ты не услышишь. Ты будешь резвиться
В лугах, вознесенных над морем и сушей,
Где ждут воплощения вечные души.
Опять жеребенком промчишься по полю,
Неся не людьми возращенную волю -
Большие глаза и пушистая челка,
Четыре копытца и хвостик-метелка.

(М. Семёнова)

Лежит гусар младой на бранном поле,
Конь верный около стоит.
В седло гусару не подняться более,
И так коню он говорит:

- О Ты, мой Друг, проверенный годами!
Не жди, беги... И про меня забудь.
Я вспомню все, что было с нами.
Как жаль, что жизнь нельзя вернуть...
С тобою неразлучен был вовек.
И слыли мы грозой сражений.
Но знаем, что не вечен человек,
Из жизни улетаем, будто тени.
Ах, как порой мы мчались по аллее.
Любил так пылко, нежно, страстно.
Но кровоточат раны. Слабею я, слабею.
И все же говорю, жизнь не была напрасна.
Лишь ты и сабля - вы верны мне были,
Когда нас трубы звали на войну...
Счастливые деньки, куда же вы уплыли!?
Вот ранен я в последнем тут бою
Лежу... В груди болит и ноет.
И стаей вороньё слетается сюда.
Береза надо мной, она, как дева стонет
И, видимо, под нею усну я навсегда.
Дай потреплю по гриве раз последний.
Прошу я, лихом ты меня не поминай.
Тебя в полку возьмет другой наездник...
Я умираю, Друг. Оставь меня. Прощай!

Стекла слеза на ментик седока,
Склонил конь низко голову свою...
И тут хозяин смолк... Упала вдруг рука
Безжизненно на алую траву.
Увидя то, тоскливо конь заржал.
Он, видимо, "прощай" хотел сказать.
Остался верен дружбе, продолжал
Он мертвого от птиц оберегать.
Там их нашли друзья, на этом поле.
Но вороной домой не захотел идти.
Ведь преданность дороже всякой воли,
Ему такого друга больше не найти.
Лежит гусар младой на бранном поле.
На землю белую садиться серый дым.
Закрыты очи. Свет не видят более.
И ржет, как плачет, конь над ним...

Бандура шашку уронил,
Она под солнцем засверкала,
С коня казак упал без сил
И снег окрасил кровью алой.
И конь споткнулся на скаку,
Но не упал, остановился...
Он мордой рыжей к казаку
Над белым снегом наклонился.
Губой потрогал, языком
Лизнул горячим и шершавым...
И над сраженным седоком
Протяжно, жалобно заржал он.
Еще качались стремена,
Еще узда в зубах горела,
Но обнимала тишина
У ног коня большое тело.
И снег иссиня - голубой
Гасил вдали копытный топот...
На запад бурей рвался бой,
К далеким вражеским окопам.
И вновь заржал он в тишине,
Обдал Бандуру жарким паром
И увидал, как в стороне
К нему спешили санитары.
И конь пошел за ними вслед,
Ушами прядая большими...
А люди шли на желтый свет,
По снегу хрусткому спешили.
И в доме том, где Красный Крест,
Они за дверью темной скрылись...
Шумел, гудел сосновый лес,
Под снегом ветви опустились.
А конь остался у окна,
Не понимая, что случилось...
Заиндевели стремена,
Седло снежком запорошило.
А конь все ждал, что выйдет он
И шею рыжую погладит,
Проверит шашку у ножон,
Взмахнет рукой и с лету сядет.
И конь взовьется на дыбки,
И прянет по снегу наметом
Туда, где скрылись казаки,
На громкий говор пулеметов.
Он будет слышать топот ног,
И мчаться синими снегами,
И видеть, как блестит клинок,
И чуять шпоры под боками.