но мне хочется этих его невозможных крыльев.
Этой кипы растрепанных перьев, воздушной и ветхой,
припорошенной звёздной, блестящей на солнце пылью.
Он не ходит пешком. Он парит над ночной автострадой.
Для него все дороги - трамплины и взлётные трассы.
От него веет чаем имбирным и летней прохладой.
Он лавирует ветром в потоке железной массы.
У него на руке семь часов - выбирай себе время.
Можешь сладко дремать, когда гаснут огни Нью-Йорка.
Рассекать по проспектам, пока просыпается Бремен.
В унисон Барселоне ругаться на клубных задворках.
Он не смотрит в глаза. На плечо, на ключицу, на пальцы.
Он не любит больших перекрестков, смурных прохожих.
Его братья - поэты и психи, лжецы и скитальцы.
Он пускает ИЛ-2 из бумаги с цветочных лоджий.
Мы гуляем по крышам. Под нами соломенный город -
золотые дома и шафранный бульвар, георгины...
Летний ветер отчаянно жмется под маленький ворот,
забивается в наши под лёгкой одеждой спины.
Он всегда говорит [этим голосом, будто с ангиной]:
"Никогда, ни за что не гоняйся за прошлым всуе."
Мы срываемся с крыши крылатой бесшумной лавиной.
Перед сном я пытаюсь поверить -
что он существует.
