Остановка. Крит. Я стою у перил один.
"А у этого моря, знаете, нету дна"-
Скажет мне матрос, а в воде косяки сардин
Проплывут, и вспыхнет искрами чешуя.
"А у этого моря, знаете, хищный нрав
И по-детски дикий. Совсем не жалеет струн
И стропила. Может, скажете, я не прав?"
"Нет, ну что вы. Правда. Так будет десятки лун".
Я спускаюсь вниз, глажу стенку - за ней вода,
И каюта - словно потерянный в небе стерх.
Там, за стенкой - море, у моря совсем нет дна,
И у рыб остался единственный путь - наверх.
Я вздыхаю: "Чушь", раздраженно включаю свет,
В чемодане ищу на ощупь внутри карман,
Наконец нахожу в нем мятый простой конверт
И смотрю на чудные марки далеких стран.
Ты мне пишешь, мой тихий берег, о городах,
О которых время забыло уже давно,
Об утесах безумной веры, где гибнет страх
(О которых давно писала в стихах Сафо).
Ты сплетаешь сеть из древесных и терпких слов
Ярко-алой тушью наискосок листа.
У твоих открыток всегда легкий запах снов
И еще — вина. Он — как подпись в углу холста.
Ты мне пишешь мягко, будто сдуваешь пыль:
"Я не знаю, честно, что может тебе помочь".
Улыбаюсь, пишу беспечно в ответ: "Полынь.
Это очень просто, если чего-то ждешь".
Опишу залив с рыбьим суетным серебром
И прохладу ночи, когда месяц крепко спит,
И в конце умолчу осторожно тебе о том,
Что жду писем, и путь мой — на запад. За сонный Крит.
Лапикова Олеся (Ванир)
