Мы заходим в соборы, костелы, кирхи, леса
В тишине пулевой про себя прочитать "Отче наш",
Там, где у крестовины сходятся глаз полюса,
На закатной корме полыхающий виден витраж.
Вот любовь. Она пляшет цыганочку на площадях,
Собирая в потертую шляпу по пяточку,
На нее, как на девку с проказой, нынче глядят,
Между пальцев зажав то ли бритву, то ли чеку.
Вот страна. Она помнит Чернобыль и голодомор,
Бабий Яр, диссидентов, красной звезды огонек,
Над синюшными шеями гордо нависший топор
И огромную очередь в вечно закрытый ларек.
Вот свобода. Она в окровавленном платье несет
Чью-то дочку, забытую снайпером у баррикад,
Где рождается, стонет, и хнычет, и дохнет народ,
Выбирая свой праведный честный удушливый ад.
Вот надежда. Приданого в доме целый сундук,
Только прочь женихов, что ни день, уводит война.
Будто Будда христианский, взмахами тысячи рук
Она крестит их в спины, не зная по именам.
Вот волчонок. Он зайку приехал от волка спасать.
Там, где родина воет, порода не помнит родства.
А зверье лишь ушами разводит, мол, чудеса,
Слишком короток шаг от уродства до естества.
Вот мы горсткой в ладонях у Бога нагими лежим,
В своих кукольных тельцах пряча большие слова,
А тем временем маленький кто-то в беззвучный режим
Переводит нас, в шуме эпохи слышных едва.
Вот и голос садится, и сердце садится, и век
Розовеет припухлость, и шпили коленей дрожат,
Солнце падает за борт, бумажный рвется ковчег,
И душа выпадает с девятого этажа.
(Ия Кива)
