Подъезжая под Ижоры, Я взглянул на небеса И воспомнил ваши взоры, Ваши синие глаза.
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера, Боком одним с образцом схож и его перевод.
Как с древа сорвался предатель ученик, Диявол прилетел, к лицу его приник, Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной И бросил труп живой в гортань геенны гладной...
Была пора: наш праздник молодой Сиял, шумел и розами венчался, И с песнями бокалов звон мешался, И тесною сидели мы толпой.
Был и я среди донцов, Гнал и я османов шайку; В память битвы и шатров Я домой привез нагайку.
В печальной праздности я лиру забывал, Воображение в мечтах не разгоралось, С дарами юности мой гений отлетал, И сердце медленно хладело, закрывалось.
Отрок милый, отрок нежный, Не стыдись, навек ты мой; Тот же в нас огонь мятежный, Жизнью мы живем одной.
Ты видел деву на скале В одежде белой над волнами Когда, бушуя в бурной мгле, Играло море с берегами,
Под небом голубым страны своей родной Она томилась, увядала... Увяла наконец, и верно надо мной Младая тень уже летала;
Будь подобен полной чаше, Молодых счастливый дом - Непонятно счастье ваше, Но молчите ж обо всем.
Три у Будрыса сына, как и он, три литвина. Он пришел толковать с молодцами. "Дети! седла чините, лошадей проводите, Да точите мечи с бердышами.
Ты хочешь, мой наперсник строгой, Боев парнасских судия, Чтоб . . . . . . тревогой . . . . . . . . . . . . . .
Морфей, до утра дай отраду Моей мучительной любви. Приди, задуй мою лампаду, Мои мечты благослови!
Ты мне советуешь, Плетнев любезный, Оставленный роман наш продолжать И строгий век, расчета век железный, Рассказами пустыми угощать.
Брожу ли я вдоль улиц шумных, Вхожу ль во многолюдный храм, Сижу ль меж юношей безумных, Я предаюсь моим мечтам.