Дело,
что было Вначале,-
сделано рядовым,
Но Слово,
Нас было семьдесят тысяч пленных
В большом овраге с крутыми краями.
Лежим
безмолвно и дерзновенно,
А мой хозяин не любил меня. Не знал меня, не слышал и не видел, но все-таки боялся как огня и сумрачно, угрюмо ненавидел.
И.Эренбургу Лошади умеют плавать, Но - не хорошо. Недалеко.
Я судил людей и знаю точно,
что судить людей совсем
несложно -
только погодя бывает тошно,
Еще скребут по сердцу "мессера",
еще
вот здесь
безумствуют стрелки,
Вы не были в районной бане В периферийном городке? Там шайки с профилем кабаньим И плеск,
Последнею усталостью устав, Предсмертным умиранием охвачен, Большие руки вяло распластав, Лежит солдат.
Я заслужил признательность Италии. Ее народа и ее истории, Ее литературы с языком. Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.
Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали
Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют.
Ложка, кружка и одеяло. Только это в открытке стояло. - Не хочу. На вокзал не пойду
Исааку Бабелю, Артему Веселому,
Ивану Катаеву, Александру Лебеденко
Когда русская проза пошла в лагеря:
Всем лозунгам я верил до конца И молчаливо следовал за ними, Как шли в огонь во Сына, во Отца, Во голубя Святого Духа имя.