Пока с восторгом я умею Внимать рассказу славных дел, Любовью к чести пламенею И к песням муз не охладел,
Напрасно мы, Дельвиг1, мечтаем найти В сей жизни блаженство прямое: Небесные боги не делятся им С земными детьми Прометея.
Дай руку мне, товарищ добрый мой, Путем одним пойдем до двери гроба, И тщетно нам за грозною бедой Беду грозней пошлет судьбины злоба.
Не славь, обманутый Орфей, Мне Элизийские селенья: Элизий в памяти моей И не кропим водой забвенья.
Слыхал я, добрые друзья, Что наши прадеды в печали, Бывало, беса призывали; Им подражаю в этом я.
Весна, весна! как воздух чист! Как ясен небосклон! Своей лазурию живой Слепит мне очи он.
Мне с упоением заметным Глаза поднять на вас беда: Вы их встречаете всегда С лицом сердитым, неприветным.
Своенравное прозванье Дал я милой в ласку ей: Безотчетное созданье Детской нежности моей;
Войной журнальною бесчестит без причины
Он дарования свои.
Не так ли славный вождь и друг Екатерины —
Орлов — еще любил кулачные бои?
Люблю деревню я и лето: И говор вод, и тень дубров, И благовоние цветов; Какой душе не мило это?
Когда на играх Олимпийских, На стогнах греческих недавних городов, Он пел, питомец муз, он пел среди валов Народа, жадного восторгов мусикийских,—
Глухая полночь. Строем длинным, Осеребренные луной, Стоят кареты на Тверской Пред домом пышным и старинным.
Тебе ль, невинной и спокойной, Я приношу в нескромный дар Рассказ, где страсти недостойной Изображен преступный жар?
Вы ль дочерь Евы, как другая, Вы ль, перед зеркалом своим Власы роскошные вседневно убирая, Их блеском шелковым любуясь перед ним,
Как ревностно ты сам себя дурачишь! На хлопоты вставая до звезды, Какой-нибудь да пакостью означишь Ты каждый день без цели, без нужды!