Еще, как патриарх, не древен я; моей Главы не умастил таинственный елей: Непосвященных рук бездарно возложенье! И я даю тебе мое благословенье
Порою ласковую Фею Я вижу в обаяньи сна, И всей наукою своею Служить готова мне она.
Всегда и в пурпуре и в злате, В красе негаснущих страстей, Ты не вздыхаешь об утрате Какой-то младости твоей.
Тщетно меж бурною жизнью и хладною смертью, философ, Хочешь ты пристань найти, имя даешь ей: покой. Нам, из ничтожества вызванным творчества словом тревожным, Жизнь для волненья дана: жизнь и волненье - одно.
Вот верный список впечатлений И легкий и глубокий след Страстей, порывов юных лет, Жизнь родила его - не гений.
Бывало, отрок, звонким кликом Лесное эхо я будил, И верный отклик в лесе диком Меня смятенно веселил.
Братайтеся, к взаимной обороне Ничтожностей своих вы рождены; Но дар прямой не брат у вас в притоне, Бездарные писцы-хлопотуны!
Как жизни общие призывы, Как увлеченья суеты, Понятны вам страстей порывы И обаяния мечты;
Когда исчезнет омраченье Души болезненной моей? Когда увижу разрешенье Меня опутавших сетей?
Благословен святое возвестивший! Но в глубине разврата не погиб Какой-нибудь неправедный изгиб Сердец людских пред нами обнаживший.
Когда твой голос, о поэт, Смерть в высших звуках остановит, Когда тебя во цвете лет Нетерпеливый рок уловит,-
Пока человек естества не пытал Горнилом, весами и мерой, Но детски вещаньям природы внимал, Ловил ее знаменья с верой;
Полный влагой искрометной, Зашипел ты, мой бокал! И покрыл туман приветный Твой озябнувший кристалл...
Облокотясь перед медью, образ его отражавшей, Дланью слегка приподняв кудри златые чела, Юный красавец сидел, горделиво-задумчив, и, смехом Горьким смеясь, на него мужи казали перстом;
Влага Стикса закалила Дикой силы полноту И кипящего Ахилла Бою древнему явила