Окогченная летунья, Эпиграмма-хохотунья, Эпиграмма-егоза Трется, вьется средь народа,
Свои стишки Тощев-пиит Покроем Пушкина кроит, Но славы громкой не получит, И я котенка вижу в нем,
Когда взойдет денница золотая,
Горит эфир,
И ото сна встает, благоухая,
Цветущий мир,
Чудный град порой сольется Из летучих облаков, Но лишь ветр его коснется, Он исчезнет без следов.
Дикою, грозною ласкою полны, Бьют в наш корабль средиземные волны. Вот над кормою стал капитан. Визгнул свисток его. Братствуя с паром,
Взгляни на лик холодный сей,
Взгляни: в нем жизни нет;
Но как на нем былых страстей
Еще заметен след!
Старательно мы наблюдаем свет, Старательно людей мы наблюдаем И чудеса постигнуть уповаем. Какой же плод науки долгих лет?
Венчали розы, розы Леля, Мой первый век, мой век младой: Я был счастливый пустомеля И девам нравился порой.
Не подражай: своеобразен гений И собственным величием велик; Доратов ли, Шекспиров ли двойник - Досаден ты: не любят повторений.
Предстала, и старец великий смежил Орлиные очи в покое; Почил безмятежно, зане совершил В пределе земном всё земное!
Не ослеплен я музою моею: Красавицей ее не назовут, И юноши, узрев ее, за нею Влюбленною толпой не побегут.
Всё мысль да мысль! Художник бедный слова! О жрец ее! тебе забвенья нет; Всё тут, да: тут и человек, и свет, И смерть, и жизнь, И правда без покрова.
Опять весна; опять смеется луг, И весел лес своей младой одеждой, И поселян неутомимый плуг Браздит поля с покорством и надеждой.
Сначала мысль, воплощена В поэму сжатую поэта, Как дева юная, темна Для невнимательного света;
Мой дар убог, и голос мой не громок, Но я живу, и на земли мое Кому-нибудь любезно бытие: Его найдет далекий мой потомок