Опять весна; опять смеётся луг,
И весел лес своей младой одеждой,
И поселян неутомимый плуг
Браздит поля с покорством и надеждой.
Но нет уже весны в душе моей,
Но нет уже в душе моей надежды,
Уж дольний мир уходит от очей,
Пред вечным днём я опускаю вежды.
Уж та зима главу мою сребрит,
Что греет сев для будущего мира,
Но праг земли не перешёл пиит, —
К её сынам еще взывает лира.
Велик Господь! Он милосерд, но прав:
Нет на земле ничтожного мгновенья;
Прощает Он безумию забав,
Но никогда пирам злоумышленья.
Кого измял души моей порыв,
Тот вызвать мог меня на бой кровавый;
Но подо мной, сокрытый ров изрыв,
Свои рога венчал он падшей славой!
Летел душой я к новым племенам,
Любил, ласкал их пустоцветный колос:
Я дни извёл, стучась к людским сердцам,
Всех чувств благих я подавал им голос.
Ответа нет! Отвергнул струны я,
Да хрящь другой мне будет плодоносен!
И вот ему несёт рука моя
Зародыши елей, дубов и сосен.
И пусть! Простяся с лирою моей,
Я верую: её заменят эти
Поэзии таинственных скорбей
Могучие и сумрачные дети!Вместо 25—26:
А между тем не песнями весна
Мной встречена: мне лирный строй несносен,
Рука моя бросает семена
Не новых дум, но елей, сосен.
Источник: См. Стихотворения Боратынского 1842—1844 гг. Печатается по изд. 1884 г. с исправлением по черновому автографу ст. 20. Впервые — в сб. «Вчера и сегодня», 1846, кн. II, стр. 68. Текст этот совпадает с копией Н. Л. Баратынской (в Пушк. Доме Акад. Наук), имеющей заглавие «Лес. Элегия на посев леса». Черновик даёт связный вариант к ст. 25—28 (см. его ниже).
Евгений Боратынский → Мудрецу («Тщетно меж бурною жизнью и хладною смертью, философ…»)
Евгений Боратынский → Н. М. Языкову (Языков, буйства молодого…)
Евгений Боратынский → На некрасивую виньетку, представляющую автора за письменным столом, а подле него Истину