Юбилеи вокруг, годовщины, Круглых дат центробежный полет. Были мальчики, стали мужчины, Зря надеялись — нас обойдет.
Я все вспоминаю тот дачный поезд, Идущий в зеленых лесах по пояс, И дождь, как линейки в детской тетрадке, И юношу с девушкой на площадке.
Июль зеленый и цветущий. На отдых танки стали в тень. Из древней Беловежской пущи Выходит золотой олень.
Над горизонтом низко Южный Крест, Холодное созвездье этих мест. А ночь, как печь, и призрачно далек
Ты помнишь это дело о поджоге Рейхстага? Давний тридцать третий год... Огромный Геринг, как кабан двуногий,
Я верил в детстве искренне и твердо, Что мир не существует без меня. Лишь отвернусь — и очертанье стерто, Сомкну ресницы — вот и нету дня.
Вновь испытанье добром и злом. Над храмом, над лавкою частника, Всюду знакомый паучий излом — Свастика, свастика, свастика.
Я не возьму тебя в кино - Там честь солдата под угрозой: Не плакавший давным-давно, Я там порой глотаю слезы.
Бангалор, Бангалор,
навсегда он запомнился мне
Отпечатками детских ладошек
на белой стене.
Движенья акробатов отработаны, Блестит в лучах прожекторов трико. Простившись с повседневными заботами, Под куполом юнцы парят легко.
Родина слышит, Родина знает, Где в облаках ее сын пролетает. С дружеской лаской, нежной любовью
В метро трубит тоннеля темный рог. Как вестник поезда, приходит ветерок. Воспоминанья всполошив мои,
Во второй половине двадцатого века Вырастает заметно цена человека. И особенно ценятся мертвые люди. Вспоминают о каждом из них, как о чуде.
«Не ходи по старым адресам»,- Верный друг меня учил сурово. Эту заповедь я знаю сам, Но сегодня нарушаю снова.
Юный барабанщик, юный барабанщик, Он в шинелишке солдатской Поднимает флаги пионерский лагерь, Юный барабанщик тут как тут.