Главная Русская поэзия Константин Бальмонт

Адам

Администратор 16 октября 2017 Рейтинг: 0 Голосов: 0 932 просмотра

Адам возник в Раю из красной глины,
И был он слеплен Божеской рукой.
Но в этом колдовал ещё Другой,
И все его стремленья не едины.

Так в мире всё, от пламени до льдины,
Меняется. У кошки резкий вой
Есть вскрик любви. И ветер круговой
Ломает лес, а в нём поют вершины.

Но, если бы одна была струна,
Не спеть бы ей Симфонии Девятой.
И потому я — нищий и богатый.

Мне Ева — белокурая жена.
Но есть Лилит. Есть час в ночи заклятый,
Когда кричит сова и мчит Война.

Когда кричит сова и мчит Война
Потоки душ, одетых разным телом,
Я, призраком застывши онемелым,
Гляжу в колодец звёзд, не видя дна.

Зачем Пустыня Мира создана?
Зачем безгранный дух прильнул к пределам?
Зачем, — возникну ль жёлтым или белым, —
Но тень моя всегда везде черна?

Я пробегаю царственные свитки,
Я пролетаю сонмы всех планет,
Но Да, ища, всегда находит Нет.

Магические выдумав напитки,
Я вижу сны, — но в этих безднах Сна
Я знаю, что легенда нам дана.

Я знаю, что легенда нам дана
Во всём, что возникает как явленье,
Что правда есть, но лишь как обрамленье,
Картина же — текучая волна.

В потоке все. Не медлит пелена.
Ни атома, ни мига промедленья.
Любви хочу, но есть одно влюбленье,
Влюблённость, хмель, создание звена.

Я, перед кем померкли исполины,
Я, таинства порвавший всех завес,
В Двенадцати искусный Геркулес, —

В одном и в двух — я слаб, как лист осины:
Не есмь! Лишь встал, — уж был, прошёл, исчез,
Как изъясненье красочной картины.

Как изъясненье красочной картины,
Задуманной не мною, а другим,
Как всплеск, рождённый шорохом морским,
В Любви и Смерти я лишь миг лавины.

Ни орлий лёт, ни гром, ни голос львиный
Не чужды мне. В веках тоской томим,
Не раз мне Сатана был побратим,
И, как паук, сплетал я паутины.

Но лишь себя ловил я в тот узор.
И для кого свои меняю лики?
Я протянусь как змейка повилики, —

Я растекусь ключом по срывам гор.
Но лик мой — рознь. В себе — я не единый.
Цветы — в снегах. Цветы — растут из тины.

Цветы — в снегах. Цветы — растут из тины.
Но что нежнее в безднах бытия, —
Купава ли болотная моя
Иль эдельвейс, взлюбивший гор вершины?

И камыши, — когда среди трясины
Они шуршат, — те шорохи струя,
Поют чуть слышно: — Слитны ты и я,
Когда умрёшь. Дойди до сердцевины.

Смерть в сердце поцелует. Смерть одна,
Верней Любви, объятьем необманным,
К тебе прильнёт, и будешь в счастье странном,

С низинами сольётся вышина. —
Но нет. Бегу Зимы, к восторгам жданным.
Цветы цветут, когда идёт весна.

Цветы цветут, когда идёт весна,
Весною виден лад всемирной связи,
Лягушки скачут весело по грязи,
От жаворонков рдеет вышина.

Там сверху Кто-то смотрит из окна.
Что Солнцем называется в рассказе,
Тот взгляд внизу сверкает в каждом глазе,
Весною каждый хочет жить сполна.

Умри? Зачем искать я Смерти буду,
Когда весь умираю я в Любви.
Ищи Любовь. Следи. Гонись. Лови.

К смертельному здесь причастишься чуду.
Весна зовёт, вольна, хмельна, пьяна.
И в Осени нам власть цвести дана.

И в Осени нам власть цвести дана,
Когда мы Смерть с Любовью обвенчаем.
Горит весь лес. За отдалённым краем
Его владений — чу! — гудит струна.

Какая в этом рденье глубина, —
Так краски не горят весёлым Маем.
И пусть печалью час утрат терзаем, —
Без Осени вся наша жизнь бедна.

Лишь Осенью, в канунный миг отлёта
Заморских птиц, мы слышим журавлей.
И любим мы. И с нами плачет Кто-то.

И любим мы. Больнее. Всё больней.
Цветут огнём — последние куртины.
И сказочный расцвет кристалла — льдины.

И сказочный расцвет кристалла — льдины,
И сказочен немой расцвет снегов,
Когда мельканье белых мотыльков
Наложит власть молчанья на равнины.

Чьи кони мчатся? Белы эти спины
И гривы их. Чуть слышен звук подков
То тут, то там. Безумен свет зрачков
Тех конских глаз. Тот шабаш лошадиный.

Очей белесоватых — Ноябрю
Немой привет. Текучим водам — скрепы.
Вертлявой вьюги норы и вертепы.

И на себя я в зеркало смотрю.
Все вымыслы торжественны и лепы
Всем пламенем, которым я горю.

Всем пламенем, которым я горю,
Всем внутренним негаснущим вулканом,
Я силу правды дам моим обманам
И приведу все тени к алтарю.

Умывшись снегом, боль в себе смирю,
Велю мечтам стать многоликим станом,
Над Золотой Ордою буду Ханом
И, приказав, приказ не повторю.

Есть власть в мечте. Я это слишком знаю,
Как льдяный вихрь, я целый мир скую,
Чтоб он молчаньем славу пел мою.

И вдруг — в избушке я, и, внемля лаю
Моих собак, я искрюсь и пою
Всем холодом, в котором замерзаю.

Всем холодом, в котором замерзаю,
Всем ужасом безжалостной Зимы,
Преджизненными нежитями Тьмы,
Что вражескую в мир стремили стаю, —

Той пыткою, когда душой рыдаю,
Узнав, что нет исхода из тюрьмы,
Комком, во что склеилось наше Мы,
И гробом, где, как тлен, я пропадаю,

Не дам себя всем этим победить,
И в крайний миг, и в час мой самый жалкий
Моя душа — работница за прялкой, —

Я с пением кручу живую нить,
Хоть в пряже радость я перемежаю
Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю.

Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю,
В безбрежных днях Земли я освящён.
Я голубым вспоил расцветом лён,
Он отцветёт, я в холст его свиваю.

Я в белизну всех милых одеваю,
Когда для милых путь Земли свершён,
В расплавленный металл влагаю звон
И в нём огнём по холоду играю.

Как верный раб, неся дары Царю,
Освобождаем мудрою десницей,
И труд раба вознаграждён сторицей, —

Я в золото все прахи претворю,
Да в Смерти буду встречен, бледнолицый,
Всей силой, что в мирах зажгла зарю.

Всей силой, что в мирах зажгла зарю,
Над этим миром будней, топей, гатей,
Всем таинством бесчисленных зачатий
Жизнь шлёт призыв, и я с ней говорю.

Я к древнему склоняюсь янтарю
И чую дух смолистой благодати,
Врагов считаю вспыхнувшие рати,
Встаю в рядах и с братьями горю.

Что можно знать, — в себя взглянув, я знаю,
Во что возможно верить, — стерегу,
Чтоб на другом быть светлом берегу.

Творя огонь, иду к Святому Гаю,
И пусть себя, как факел, я дожгу,
Клянусь опять найти дорогу к Раю.

Клянусь опять найти дорогу к Раю,
И в Отчий Дом возврат мне будет дан,
Когда сполна исчерпаю обман,
В котором зёрна правды я сбираю.

И к нищенскому если караваю
Касаюсь здесь, — к пределам новых стран
Я устремлю свой смелый караван,
Оазис — мой, мне зацветёт он, знаю,

Когда я сам себя переборю, —
Какой ещё возможен недруг властный.
За краем снов есть голос полногласный.

Идёт Тепло на смену Декабрю.
И пусть года терзаюсь в пытке страстной, —
Мне Бог — закон, и боль — боготворю.

Мне Бог — закон, и боль — боготворю.
Не мне, не мне, пока иду я тенью,
Здесь предаваться только упоенью,
Но в рабстве я свободный выбор зрю.

Я был цветком, я знал свою зарю,
Стал птицей я, внимал громам как пенью,
Был днём в году, псалмом я был мгновенью,
К земному да причтусь календарю.

А если он окончился, — так что же?
Не лучше ли горенья краткий час,
Чем бездны Тьмы? Будь милостив мне, Боже.

Ты дал стада мне, — я их зорко пас.
Не для того ль, чтоб сжечь весь плен холстины,
Адам возник в Раю, из красной глины.

Адам возник в Раю — из красной глины.
Когда кричит сова и мчит Война,
Я знаю, что легенда нам дана —
Как изъясненье красочной картины.

Цветы — в снегах, цветы растут — из тины,
Цветы цветут, — когда идёт Весна,
И в Осени — нам власть цвести дана,
И сказочный расцвет кристалла — льдины.

Всем пламенем, которым я горю,
Всем холодом, в котором замерзаю,
Тоской, чьим снам ни меры нет, ни краю, —

Всей силой, что в мирах зажгла зарю,
Клянусь опять найти дорогу к Раю:
Мне Бог — закон, и боль — боготворю.

Год: 1916

Источник: Бальмонт, К. Д. Ясень. Видение Древа / вступ. ст. Н. А. Молчановой, заключ. ст. Т. С. Петровой; коммент. Н. А. Молчановой, Т. С. Петровой, О. В. Епишевой. — Иваново; М.: Издатель Епишева О. В., 2015. — С. 194—201 — ISBN 978-5-904004-49-1.