Чайка, серая чайка с печальными криками носится Над холодной пучиной морской. И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы Так полны безграничной тоской?
1 Мне говорила мать моя, Что в том едином первочасье
Сорвавшись в горную ложбину, Лежу на каменистом дне. Молчу. Гляжу на небо. Стыну. И синий выем виден мне.
И снова осень с чарой листьев ржавых, Румяных, алых, желтых, золотых, Немая синь озер, их вод густых, Проворный свист и взлет синиц в дубравах.
Ни радости цветистого Каира, Где по ночам напевен муэззин, Ни Ява, где живет среди руин, В Боро-Будур, Светильник Белый мира,
Мы лежим на холодном и грязном полу, Присужденные к вечной тюрьме. И упорно и долго глядим в полумглу: Ничего, ничего в этой тьме!
Мне ненавистен гул гигантских городов, Противно мне толпы движенье, Мой дух живет среди лесов, Где в тишине уединенья
Хмуро северное небо, Скорбны плачущие тучи, С темных скал на воды фьорда Мрачно смотрит лес могучий.
В соседнем доме Такой же узник, Как я, утративший Родимый край,
Сонет Суровый призрак, демон, дух всесильный, Владыка всех пространств и всех времен,
Кто качнет завесу гробовую, Подойдя, раскроет мне глаза? Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую. Слушаю, как носится гроза.
Закрыв глаза, я вижу сон, Там все не так, там все другое, Иным исполнен небосклон, Иное, глубже дно морское.
Длинные линии света Ласковой дальней луны. Дымкою море одето. Дымка — рожденье волны.
Предание В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле Российской пасмурной страны,
О Елена, Елена, Елена, Как виденье, явись мне скорей. Ты бледна и прекрасна, как пена Озаренных луною морей.