Я сижу, боюсь пошевелиться... На мою несмятую кровать Вдохновенья радужная птица Опустилась крошки поклевать.
Неподалеку от могил Лежит зерцало вод, И лебедь белая пурги По озеру плывет.
Девушка, эй, постой! Я человек холостой. Прохожая, эй, постой! Вспомни сорок шестой.
Я мальчишкою был богомазом. Только ночью, чуть город затих, Потихоньку из досок чумазых Вырезал я коней золотых.
Парень ужинает - пора. В подоконник стучат капели. За окном орет детвора То, что мы доорать не успели.
Нам жить под крышею нет охоты, Мы от дороги не ждём беды, Уходит мирная пехота На вечный поиск живой воды.
Ах, Маша, Цыган-Маша! Ты жил давным-давно. Чужая простокваша Глядит в твое окно,
Скребут моторы тишину - Проснулось воскресенье. Куда пойду? Кого пойму? С кем встречу новоселье?
Ты припомни, Россия, Как все это было: Как полжизни ушло У тебя на бои,
Что пережил он, не сможет даже Изобразить ни слово, ни перо. Кто на него посмотрит, сразу скажет: Обстрелян парень вдоль и поперек.
Ох, дым папирос! Ох, дым папирос! Ты старую тайну С собою принес:
Но не в том смысле сорок первый, что сорок первый год, а в том, что сорок медведей убивает охотник, а сорок первый медведь — охотника... Есть такая сибирская легенда. Я сказал одному прохожему С папироской «Казбек» во рту,
Говорил мне отец: «Ты найди себе слово, Чтоб оно, словно песня, Повело за собой.
Балалаечку свою Я со шкапа достаю, На Каначиковой даче Тихо песенку пою.
Село Миксуницу Средь гор залегло. Наверно, мне снится Такое село.