Пойду в скуфье смиренным иноком Иль белобрысым босяком Туда, где льется по равнинам Березовое молоко.
Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит
Чую радуницу божью — Не напрасно я живу, Поклоняюсь придорожью, Припадаю на траву.
Еду. Тихо. Слышны звоны Под копытом на снегу. Только серые вороны Расшумелись на лугу.
Ты меня не любишь, не жалеешь, Разве я немного не красив? Не смотря в лицо, от страсти млеешь, Мне на плечи руки опустив.
День ушел, убавилась черта, Я опять подвинулся к уходу. Легким взмахом белого перста Тайны лет я разрезаю воду.
Колокол дремавший Разбудил поля, Улыбнулась солнцу Сонная земля.
Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России. Знаешь ты одинокий рассвет, Знаешь холод осени синий.
За горами, за желтыми долами Протянулась тропа деревень. Вижу лес и вечернее полымя, И обвитый крапивой плетень.
Плачет метель, как цыганская скрипка. Милая девушка, злая улыбка, Я ль не робею от синего взгляда? Много мне нужно и много не надо.
[1]
Свое
Цветы на подоконнике,
По дороге идут богомолки, Под ногами полынь да комли. Раздвигая щипульные колки, На канавах звенят костыли.
По лесу леший кричит на сову.
Прячутся мошки от птичек в траву.
Ау!
Сыпь, гармоника! Скука... Скука... Гармонист пальцы льет волной. Пей со мною, паршивая сука. Пей со мной.
Тихий ветер. Вечер сине-хмурый. Я смотрю широкими глазами. В Персии такие ж точно куры, Как у нас в соломенной Рязани.