Газетный день

Рабочий

утром

глазеет в газету.

Думает:

"Нам бы работешку эту!

Дело тихое, и нету чище.

Не то что по кузницам отмахивать ручища.

Сиди себе в редакции в беленькой сорочке —

и гони строчки.
Нагнал,

расставил запятые да точки,

подписался,

под подпись закорючку,

и готово:

строчки растут как цветочки.

Ручки в брючки,

в стол ручку,

получил построчные —

и, ленивой ивой




склоняясь над кружкой, 


 
дуй пиво". 



В искоренение вредного убежденья

вынужден описать газетный день я.


Как будто

весь народ,

который

не поместился под башню Сухареву, —

пришел торговаться в редакционные коридоры.

Тыщи!
Во весь дух ревут.

«Где объявления?

Потеряла собачку я!»

Голосит дамочка, слезками пачкаясь.

«Караул!»

Отчаянные вопли прореяли.

«Миллиард?

С покойничка?

За строку нонпарели?»

Завжилотдел.
Не глаза — жжение.

Каждому сует какие-то опровержения.

Кто-то крестится.

Клянется крещеным лбом:

«Это я — настоящий Бим-Бом!» 

Все стены уставлены какими-то дядьями.

Стоят кариатидами по стенкам голым.

Это «начинающие».

Помахивая статьями,

по дороге к редактору стоят частоколом.
Два.

Редактор вплывает барином.

В два с четвертью

из барина,

как из пристяжной,

умученной выездом парным,—

паром вздымается испарина.

Через минуту

из кабинета редакторского рев:

то ручкой по папке,
то по столу бац ею.

Это редактор,

собрав бухгалтеров,

потеет над самоокупацией.

У редактора к передовице лежит сердце.

Забудь!

Про сальдо язычишкой треплет.

У редактора —

аж волос вылазит от коммерции,

лепечет редактор про «кредит и дебет».
Пока редактор завхоза ест —

раз сто телефон вгрызается лаем.

Это ставку учетверяет Мострест.

И еще грозится:

«Удесятерю в мае».

Наконец, освободился.

Минуточек лишка…

Врывается начинающий.

Попробуй — выставь!

«Прочтите немедля!
Замечательная статьишка»,

а в статьишке —

листов триста!

Начинающего унимают диалектикой нечеловечьей.

Хроникер врывается:

"Там,

в Замоскворечье,—



выловлен из Москвы-реки —  


 
живой гиппопотам!" 


Из РОСТА
на редактора

начинает литься

сенсация за сенсацией,

за небылицей небылица.

Нет у РОСТА лучшей радости,

чем всучить редактору невероятнейшей гадости.

Извергая старательность, как Везувий и Этна,

курьер врывается.

«К редактору!

Лично!»
В пакете

с надписью:

— Совершенно секретно —

повестка

на прошлогоднее заседание публичное.

Затем курьер,

красный, как малина,

от НКИД.

Кроет рьяно.

Передовик
президента Чжан Цзо-лина

спутал с гаоляном.

Наконец, библиограф!

Что бешеный вол.

Машет книжкой.

Выражается резко.

Получил на рецензию

юрист —

хохол —

учебник гинекологии
на древнееврейском!

Вокруг

за столами

или перьев скрежет,

или ножницы скрипят:

писателей режут.

Секретарь

у фельетониста,

пропотевшего до сорочки,

делает из пятисот —
полторы строчки.

Под утро стихает редакционный раж.

Редактор в восторге,

Уехал.

Улажено.

Но тут…

Самогоном упился метранпаж,

лишь свистят под ротационкой ноздри метранпажины.

Спит редактор.

Снится: Мострест
так высоко взвинтил ставки —

что на колокольню Ивана Великого влез

и хохочет с колокольной главки.

Просыпается.

До утра проспал без просыпа.

Ручонки дрожат.

Газету откроют.

Ужас!

Не газета, а оспа.

Шрифт по статьям расплылся икрою.
Из всей газеты,

как из моря риф,



выглядывает лишь —  


 
парочка чьих-то рифм. 


Вид у редактора…
такой вид его,



что видно сразу —  


 
нечему завидовать. 





Если встретите человека белее мела,

худющего,
худей, чем газетный лист,—

умозаключайте смело:

или редактор,

или журналист.

Источник: в ФЭБ

Похожие статьи:

Владимир Маяковский → Ешь ананасы, рябчиков жуй…

Владимир Маяковский → Оружие Антанты - деньги

Владимир Маяковский → Глупая история

Владимир Маяковский → Вызов

Владимир Маяковский → Прозаседавшиеся