С улыбкой робости и нежности безмерной,
О, сестры милые, всю жизнь я отдал вам.
Одну из вас любил, кого? – не знаю сам,
Одна из вас, но кто? – душой владела верной.
Не ты ль, бесстрастная, с усмешкой лицемерной,
Не ты ль, невинная, чьи мысли – белый храм,
Не ты ль, беспечная, чей смех – сердец бальзам,
Не ты ль, порочная, с душою суеверной?
Одну из вас любил, но чтоб слова любви
Достигли до нее, я всем твердил признанья.
Но вот приходят дни и близок час молчанья.
Звучи, о песня, ты мой вздох переживи,
Всех воспевай сестер и каждую зови
Любимой, избранной, царицей мирозданья
Нет! Лад не ведает осмеянных страданий,
И клятв непризнанных и невозможных снов, –
И чужд ему позор преступных упований,
И счастья тайного, как умысел воров.
Он бог иной любви, он бог иных лобзаний,
Веселый, добрый Лад, – бог свадебных пиров,
И песен радостных, и честных обещаний,
Краснеющих невест и пылких женихов!
Подслушал Лад весной, что у плетня шепталось
По сизым вечерам, – и надоумил свах,
Чтоб не напрасно цвел цветок любви в сердцах,
Чтоб племя сильное спокойно умножалось
От синих южных волн до белой цепи льда
На лоне русских нив для славы и труда.
Моя любовь шла голову понуря,
Чтоб скрыть лицо и не видать толпы;
И были тихи, медленны стопы,
Хотя в душе рвалась, металась буря.
Тянулись окна, стены и столпы –
И люди, люди; но, чела не хмуря,
Все шла она, слегка ресницы жмуря,
Чтоб не сойти с предвыбранной тропы.
Дневная жизнь, звеня и пламенея,
Вокруг текла – вдруг деву замечала –
И устремлялась взорами за ней.
Из-под волны распавшихся кудрей
Она безмолвным вздохом отвечала
И шла вперед, склоняясь и бледнее.
Сними же маску с этой робкой тайны –
На кладбище, безмолвною порой.
Открой же нам лицо твое, открой –
В его красе, как сон необычайный!
Сегодня? В ночь? В судьбе моей случайной
К тебе вхожу не первый я – второй.
Пусть так! От глаз, от уст – желаний рой
Стремит к любви свободной и бескрайней.
И я любим! Мучительный раздор
В душе затих. Ты любишь, Донна Анна –
И ты со мной… Как ночь благоуханна!
Постой! Вот он – почтенный командор.
Зови ж его! Пусть видит наши ласки!
Сегодня в полночь ты со мной – без маски!
Венчанные осенними цветами,
Мы к озеру осеннему пришли;
От неба тайн и до седой земли
Завеса пала. Острыми лучами
Пронзилось солнце. Чудо стерегли
Вдвоем – на камнях – чуткими глазами.
И осень, рея, веяла крылами,
И сны нам снились в солнечной пыли.
И вдруг, как дети, радостно устами
Коснулись уст. И серебристый смех
Вспорхнул, пронесся дальними лугами.
Где лет былых безумие и грех?
И тишиной лишь реет влажно-нежной
Наш сон любви в раздольности безбрежной.
Пустынный летний сон тайги вечерней
Дымился, тлел. И золотистый жар
На сердце пал. Звенел во сне пожар
Таежных сосен. Можно ль суеверней
Любить тайгу, желать в любви безмерней
Чудес неложных – невозможных чар?
Так мы с тобой несли священный дар
На сей алтарь таинственной вечерни.
Вожатого забыв на берегу,
Ушли с тобой в часовню темных елей,
В смолистую и мшистую тайгу.
Под шорох трав и лепеты свирели,
В душистой мгле, в магическом кругу,
На миг, на век любовь запечатлели.
Туманная развеялась любовь,
В туман ушла неверная весталка!
Испепелилась нежная фиалка…
Из урны черной пью иную кровь.
«Как тайный, тайный друг придешь ты вновь
К твоей весне», – так молвила гадалка.
И вот стою: и ложе катафалка
Преобразилось в радостную новь.
И страсть опять блеснула, как зарница;
Печальный креп любовью обагрен:
Так новая открылася страница
В безумной книге огненных имен.
Тебя люблю, Печальная Царица!
С тобою, Смерть, навеки обручен.
Часто с любовью горячей, со страстью мятежной
Рвусь я к тебе, моя милая… Строго,
Властно царит надо мною твой образ… Так нежно,
Так беззаветно люблю я, так много!
Столько сказать я тебе, как сестре и как другу,
В эти минуты хочу… Вот сердечные раны
Рад обнажить, чтоб развеять туманы,
В сердце смирить беспокойную вьюгу!
Что за дитя – человек!.. Повстречавшись, сурово,
Кратко и холодно мы говорим и порою,
Сами не зная зачем, ядовитое слово
В сердце друг другу вонзаем с тоскою…
Слезы глотая, ломаю я руки…
Муки любви, вы, безумные муки!
Мне с малых лет прозванье дали “Бэла”
Хоть в память я Людмилы крещена.
Мысль Бэлы сладострастьем пленена
И чувства все послушны власти тела.
Душа Людмилы с жизнью все светлела,
В толпе людей она всегда одна.
На Бэлу смотрит с горестью она,
От счастия бежит, страшась предела.
Когда с Людмилой встретилась любовь,
Она склонилась с нежностью покорной.
Но в Бэле дерзко взбунтовалась кровь
И страсть зажглась – пожар над бездной черной.
Кто ближе мне и кто сильней из двух?
Дух святости иль страсти бурный дух?
Быть может, не любовь – одно стремленье
Моя любовь к тебе, далекий друг.
Боюсь скреплять желаний тайный круг,
Страшнее смерти мне успокоенье.
Душа – алтарь. Свершается горенье.
Любовь? – Иль не любовь? – Не злой недуг,
А сладостный предчувствия испуг,
Простых вещей мое обожествленье.
Иду к тебе. И в этот вечный миг
Никто иной желанья не достоин,
Иду к тебе! Как светел нежный лик,
А взор горит, взывает, беспокоен…
Быть может, не любовь моя любовь.
Священна страсть. Молись. И славословь.
