С бородою седою верховный я жрец,
На тебя возложу я душистый венец,
И нетленною солью горящих речей
Я осыплю невинную роскошь кудрей.
Одним толчком согнать ладью живую
С наглаженных отливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Одна звезда меж всеми дышит
И так дрожит,
Она лучем алмазным пышет
И говорит:
Не суждено с тобой нам дружно
Носить оков,
О друг, не мучь меня жестоким приговором!
Я оскорбить тебя минувшим не хочу.
Оно пленительным промчалось метеором…
Ночью как-то вольнее дышать мне,
Как-то просторней...
Даже в столице не тесно!
Я уезжаю. Замирает
В устах обычное: прости.
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что́ я молча твержу,
Я слышу — и судьбе я покоряюсь грозной;
Давно я сам себе сказал: не прекословь!
Но перед жертвою покорною и слезной
Зачем же замолчать совсем должна любовь?
Я пришёл к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
Я полон дум, когда, закрывши вежды,
Внимаю шум
Младого дня и молодой надежды;
«Что ты, голубчик, задумчив сидишь,
Слышишь — не слышишь, глядишь — не глядишь?
Утро давно, а в глазах у тебя,
4 Я посмотрю, и не день и не ночь».
Ты видишь, за спиной косцов
Сверкнули косы блеском чистым,
И поздний пар от их котлов
4 Упитан ужином душистым.
Ты был для нас всегда вон той скалою,
Взлетевшей к небесам;
Под бурями, под ливнем и грозою
Невозмутимый сам.
Из мачт и паруса, — как честно он служил
Искусному пловцу под вёдром и грозою! —
Ты хижину себе воздушную сложил
Под очарованной скалою.