В древней Греции бывали Состязанья красоты; Старики в них заседали, Старики — как я да ты.
Как красных маков раскидало По золотому полю жниц; Небес лазурных покрывало Пестрит роями черных птиц;
Пред великою толпою Музыканты исполняли Что-то полное покоя, Что-то близкое к печали;
В душе шел светлый пир. В одеждах золотых Виднелись на пиру: желанья, грезы, ласки; Струился разговор, слагался звучный стих, И пенился бокал, и сочинялись сказки.
Как робки вы и как ничтожны,— Ни воли нет, ни силы нет... Не применить ли к вам, на случай, Сельскохозяйственный совет?
И вернулся я к ним после долгих годов, И они все так рады мне были! И о чем уж, о чем за вечерним столом Мы не вспомнили? Как не шутили?
В его поместьях темные леса Обильны дичью вкусной и пушистой, И путается острая коса В траве лугов, высокой и душистой...
Как ты чиста в покое ясном, В тебе понятья даже нет О лживом, злобном или страстном, Чем так тревожен белый свет!
Припаи льда всё море обрамляют; Вдали видны буран и толчея, Но громы их ко мне не долетают, И ясно слышу я, что говорит хвоя.
Как эти сосны древни, величавы, И не одну им сотню лет прожить; Ударит молния! У неба злые нравы, Судьба решит: им именно — не быть!
Не смейся над песнею старой С напевом ее немудреным, Служившей заветною чарой Отцам нашим, нежно влюбленным!
Спит пращур городов! А я с горы высокой Смотрю на очерки блестящих куполов, Стремящихся к звездам над уровнем домов, Под сенью темною, лазурной и стоокой.
Какая ночь убийственная, злая! Бушует ветер, в окна град стучит; И тьма вокруг надвинулась такая, Что в ней фонарь едва-едва блестит.
Провинция — огромное bebe! Всё тащит в рот и ртом соображает, И ест упорно, если подмечает Три важных буквы: С.П.Б.
Толпа в костеле молча разместилась. Гудел орган, шла мощная кантата, Трубили трубы, с канцеля светилось Седое темя толстого прелата;