Вечерний дым над городом возник, Куда-то вдаль покорно шли вагоны, Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны, В одном из окон полудетский лик.
Семь мечей пронзали сердце Богородицы над Сыном. Семь мечей пронзили сердце, А мое — семижды семь.
Светло-серебряная цвель Над зарослями и бассейнами. И занавес дохнёт — и в щель Колеблющийся и рассеянный
В старом вальсе штраусовском впервые Мы услышали твой тихий зов, С той поры нам чужды все живые И отраден беглый бой часов.
Руки даны мне — протягивать каждому обе, Не удержать ни одной, губы — давать имена, Очи — не видеть, высокие брови над ними — Нежно дивиться любви и — нежней — нелюбви.
Срок исполнен, вожди! На подмостки Вам судеб и времен колесо! Мой удел - с мальчуганом в матроске Погонять золотое серсо.
1 Над черным очертаньем мыса — Луна — как рыцарский доспех.
Серый ослик твой ступает прямо, Не страшны ему ни бездна, ни река... Милая Рождественская дама, Увези меня с собою в облака!
Листья ли с древа рушатся, Розовые да чайные? Нет, с покоренной русости Ризы ее, шелка ее...
Воспоминанье слишком давит плечи, Я о земном заплачу и в раю, Я старых слов при нашей новой встрече Не утаю.
Детство: молчание дома большого, Страшной колдуньи оскаленный клык; Детство: одно непонятное слово, Милое слово "курлык".
В пустынной храмине Троилась — ладаном. Зерном и пламенем На темя падала...
О. Э. Мандельштаму Разлетелось в серебряные дребезги Зеркало, и в нем — взгляд.
Дома до звезд, а небо ниже, Земля в чаду ему близка. В большом и радостном Париже Все та же тайная тоска.
Над миром вечерних видений Мы, дети, сегодня цари. Спускаются длинные тени, Горят за окном фонари,