Вижу птиц синеющую стаю, Прорезающую облачные дали. Неужели чувства воскресают? Да они совсем не умирали.
Не о любви прошу тебя я, Не о безумстве в поздний час. Пусть пламя света, догорая, Нас озарит в последний раз.
Не о любви прошу тебя я, Не о безумстве в поздний час. Пусть пламя света, догорая, Нас озарит в последний раз.
Словно кубики слова перебираю, Все они затерты и замызганы. Как назвать тебя и с кем сравнить — не знаю, Разве только с солнечными брызгами.
Я шел по дорогам, изрытым годами, Дышал, задыхался и падал в крови. И с тою же силою, как при Адаме, Летели секунды, секунды любви.
Я шел по дорогам, изрытым годами, Дышал, задыхался и падал в крови. И с тою же силою, как при Адаме, Летели секунды, секунды любви.
Веселитесь! Звените бокалом вина! Пропивайте и жгите мильоны. Хорошо веселиться... И жизнь не видна, И не слышны проклятья и стоны!
Веселитесь! Звените бокалом вина! Пропивайте и жгите мильоны. Хорошо веселиться... И жизнь не видна, И не слышны проклятья и стоны!
Я Вам протягиваю руку Не для пожатья невозможного, А для того, чтоб дальним внукам Донесся голос мой тревожный.
Я Вам протягиваю руку Не для пожатья невозможного, А для того, чтоб дальним внукам Донесся голос мой тревожный.
Надо мной светит солнце горящее, Светит солнце, горящее мне, В бесконечную даль уходящее Поле в жарком и ярком огне.
Надо мной светит солнце горящее, Светит солнце, горящее мне, В бесконечную даль уходящее Поле в жарком и ярком огне.
Бювар старинный! Бабушка в Париже Тебя ласкала тайно от гостей. Ведь ты ей был всех самых близких ближе Походный сейф волнений и страстей.
Бювар старинный! Бабушка в Париже Тебя ласкала тайно от гостей. Ведь ты ей был всех самых близких ближе Походный сейф волнений и страстей.
С каждым часом всё ниже и ниже Опускаюсь, падаю я. Вот стою я, как клоун рыжий, Изнемогающий от битья.