Владимир Набоков

Ласкаясь к лазури, прозрачно алея,

Стыдился, смеясь, изумительный день;

Змеёй золотистой казалась аллея;

Красота! Красота! В ней таинственно слиты

Беспредельность надежд и воздушность лучей,

Но черты молодые печалью сокрыты…

Ивы тихо плакали… В озеро туманное

Вечер уронил кровавое кольцо.

Девушка вся в белом и стройная и странная

Жду на твоем пороге, в грядущем грезой рея…

Радостное сердце млеет и стучит…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если, бывало, проводишь весь день

Лёжа на мягком диване,

Это — не скука и даже не лень;

Дрожит хризантема, грустя

В своем бледно-розовом сне…

Ее чуть коснулась мечта,

Хохочет гул людской, и смех его так груб,

Что мы ушли на брег к безмолвию мороза.

Горе сегодня и глубже и проще.

Помнишь ли ты кружевных мотыльков?

Сколько летает их в солнечной роще,

За дымкой ладана иконы на стене.

Певучие слова. Болезненность свечей.

Старушки грустные в платочках. А в окне

В ту ночь я только мог рыдать от наслажденья…

В ту ночь в твоей крови я сжег свою мечту…

Какие это всё безумные виденья!

В июле я видал роскошный отблеск рая:

Сжигал себя закат безумием цветным

И, радугой сплошной полнеба обнимая,

Большие липы, шатаясь, пели…

Мне больно было взглянуть назад…

Там осень грелась в моем апреле, —

Золотился листвы изумруд,

Онемел небосклон в облаках,

Мой конь летит вольней мечты;

Простор целует, опьяняя;

Душистым золотом взлетая,

Осенний день, как старая вакханка,

Для смерти полюбил поддельные цвета.

Твой белый стан за розовой полянкой