В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной, где рояль уснул средь узорных теней, опустив ресницы, ты вышла неслышно из оливковой рамы своей.
Плясать на льду учился он у музы, у зимней Терпсихоры... Погляди: открытый лоб, и черные рейтузы, и огонек медали на груди.
Пожаром яростного крапа маячу в травяной глуши, где дышит след и росный запах твоей промчавшейся души.
Как часто, как часто я в поезде скором сидел и дивился плывущим просторам и льнул ко стеклу холодеющим лбом!.. И мимо широких рокочущих окон
Пускай все горестней и глуше уходит мир в стальные сны... Мы здесь одни, и наши души одной весной убелены.
Часы на башне распевали над зыбью ртутною реки, и в безднах улиц возникали, как капли крови, огоньки.
Я занят странными мечтами в часы рассветной полутьмы: что, если б Пушкин был меж нами - простой изгнанник, как и мы?
Придавлен душною дремотой, я задыхался в черном сне. Как птица, вздрагивало что-то непостижимое во мне.
М. В. Добужинскому Воспоминанье, острый луч, преобрази мое изгнанье,
Ночь дана, чтоб думать и курить и сквозь дым с тобою говорить. Хорошо... Пошуркивает мышь,
Как жадно, затая дыханье, склоня колена и плеча, напьюсь я хладного сверканья из придорожного ключа.
Сонет Как сон, летит дорога, и ребром встает луна за горною вершиной.
Простая песня, грусть простая, меж дальних веток блеск реки, жужжат так густо, пролетая, большие майские жуки.