В хрустальный шар заключены мы были, и мимо звезд летели мы с тобой, стремительно, безмолвно мы скользили из блеска в блеск блаженно-голубой.
Кто выйдет поутру? Кто спелый плод подметит! Как тесно яблоки висят! Как бы сквозь них, блаженно солнце светит, стекая в сад.
Бессмертное счастие наше Россией зовется в веках. Мы края не видели краше, а были во многих краях.
Пустяк — названье мачты, план — и следом за чайкою взмывает жизнь моя, и человек на палубе, под пледом, вдыхающий сиянье — это я.
Нищетою необычной на чужбине дорожу. Утром в ратуше кирпичной за конторкой не сижу.
Катится небо, дыша и блистая... Вот он - дар Божий, бери не бери! Вот она - воля, босая, простая, холод и золото звонкой зари!
Великий выход на чужбину, как дар божественный, ценя, веселым взглядом мир окину, отчизной ставший для меня.
Люблю я световые балаганы все безнадежнее и все нежней. Там сложные вскрываются обманы простым подслушиваньем у дверей.
Разбились облака. Алмазы дождевые, сверкая, капают то тише, то быстрей с благоухающих, взволнованных ветвей. Так Богу на ладонь дни катятся людские,
Был грозен волн полночный рев... Семь девушек на взморье ждали невозвратившихся челнов и, руки заломив, рыдали.
Склонясь над чашею прозрачной - над чашей озера жемчужной, три кипариса чудно-мрачно шумят в лазури ночи южной.
Разгорается высь, тает снег на горе. Пробудись, отзовись, говори о заре.
Будь со мной прозрачнее и проще: у меня осталась ты одна. Дом сожжен и вырублены рощи, где моя туманилась весна,
Ища сокровищ позабытых и фараоновых мощей, ученый в тайниках разрытых набрел на груду кирпичей,
Любимы ангелами всеми, толпой глядящими с небес, вот люди зажили в Эдеме,- и был он чудом из чудес.