После первых крещений в Тулоне Через реки, болота и рвы Их тянули поджарые кони По Европе до нашей Москвы.
Ты за хмурость меня не вини, Не вини, что грущу временами, Это просто дождливые дни, Это тучи проходят над нами.
Не прячьтесь от дождя! Вам что, рубашка Дороже, что ли, свежести земной? В рубашке вас схоронят. Належитесь. А вот такого ярого сверканья
Зверей показывают в клетках — Там леопард, а там лиса, Заморских птиц полно на ветках, Но за решеткой небеса.
Я как бы под дамокловым мечом. Тяжелый меч. Готовый оборваться со слабой нитки И пронзить насквозь,
Скоро кончится белая вьюга, Потекут голубые ручьи. Все скворечники в сторону юга Навострили оконца свои.
Разгулялся ветер на просторе, Белопенный катится прибой. Вот и я живу у синя моря, Тонущего в дымке голубой.
Новые качели во дворе. Ребятишки друг у дружки бойко Рвут из рук качельные веревки, Кто сильнее, тот и на качелях.
У глаз у твоих чистоты родниковой, Над ними, где бьется огонь золотой, Забудусь я, как над водой ручейковой, Задумаюсь, как над глубокой водой.
Растопит солнце грязный лед, В асфальте мокром отразится. Асфальт - трава не прорастет, Стиха в душе не зародится.
Спугнув неведомую птицу, Раздвинув заросли плечом, Я подошел к ручью напиться И наклонился над ручьем.
Теперь-то уж плакать нечего, С усмешкой гляжу назад, Как шел я однажды к вечеру В притихший вечерний сад.
Греми, вдохновенная лира, О том сокровенном звеня, Что лучшая женщина мира Три года любила меня.
Молчать, молчать, ревнуя и страдая Нет, все как есть простить, Вернуть ее назад! Снимаю трубку, словно поднимаю
У вод, забурливших в апреле и мае, Четыре особых дороги я знаю. Одни Не успеют разлиться ручьями,