Замороженный город жмурится.
Зарываются в лёгкий снег
Тротуары, проспекты, улицы.
Тот же, в сущности, человек -
Так же ищет защиты, нежности,
Даже дуется по утрам.
По весне он пропитан свежестью,
А по осени - город - храм,
Позолоченный листьев крошевом,
Затянувшим глазницы луж.
Этот город с налётом прошлого,
Загубивший немало душ.
Но живут в нём соборов крестики,
Те, что не были казнены -
Эти тонкие с виду лесенки
В небеса, где мы все юны,
Где любимы и любим искренне,
Где встречаем ушедших в срок,
Где естественны Божьи истины,
Нет стыда за бездарность строк.
Упали листья, словно крошки хлеба,
Осыпались на радость муравьям,
И ветки обречённо смотрят в небо,
Завидуя укутанным корням.
Все краски раздарила людям осень -
По капле обесцветила себя.
И вот уже ни зги не видно в восемь,
И стаи птиц, по родине скорбя,
Неплохо обустроились южнее.
И мне бы вслед за ними, но увы -
Мигрировать хочу, но не умею -
Мои замесы северу верны.
И путаются в осень биоритмы,
Как циклы у состарившихся львиц.
Всё чаще отглаголенные рифмы
Летят на перечёрканность страниц.
Всё реже вдохновляют магелланы.
Всё чаще выбираю компромисс.
И вечно непродуманные планы
Ломает неоправданный каприз.
И нет обид за прошлые невзгоды,
И есть вопросы в воздух: почему,
Отстаивая личные свободы,
Я даже не приблизилась к НЕМУ?
И есть ли ТЕ - заоблачные выси,
И ТЕ - для всех желанные - врата?
И верится, что выстраданность мысли,
А вовсе не мирская красота
Спасает мир от бездны и раздрая,
Отнюдь не претендуя на успех,
И облако безоблачного рая
Авансом уготовано для тех,
Кто шёл туда, в сомнениях сгорая.
Мягкий свет от земли белоснежно
Провожает меня до крыльца.
Вечереет. И сумерки нежно
Ретушируют кожу лица.
Острый запах ранетного ветра
Из каких-то осенних широт,
Со стотысячного километра,
Наполняет оскоминой рот.
Руки скрючились в замше за тыщу.
Одинокие пальцы во тьме
Близнецов лихорадочно ищут
И никак не привыкнут к зиме,
Но тоскуют не сильно по лету -
По сиреневой стали воды,
Иван-чаевому фиолету,
Семенам луговой лебеды...
Ждут нас дома уютные двери,
Острова сковорОд и котлет,
Длинношёрстные глупые звери,
Интерьер незатейливых лет
И ещё кто-то очень надёжный,
Если он не затерян в пути...
Мир - такой упоительно-сложный.
Им насытить себя невозможно.
Он инъекцией впрыснут подкожно
И следа от иглы не найти.
Каким оно было - лето?
К чему теперь смаковать
Прикид зелёного цвета!?
Не лучше ль упаковать
Поблёкшие акварели
В потёртый цифирный кейс,
И, примостив на колени,
Отправиться в дальний рейс,
Ступить на подвижность трапа...
И с запахом бересты
Проститься в иллюминатор,
Взлететь с нулевой версты...
Тепло завернувшись в лайнер,
Горчащий комок разлук
Слегка подсластить шампанем
И штопором - в Учкудук,
Иль где-нибудь на Пхукете
В белёсые сесть пески,
И краски швырнУть на ветер,
Крутнувшись по-колдовски?
Жираф гуляет в валенках
и шапке меховой.
Похоже, очень старенький -
не греет шерсть зимой.
Заплатки расползаются -
ныряет в них сквозняк.
Бедняга очень мается,
ведь он такой мерзляк.
Ему бы англиканское
двубортное пальто,
А страсти африканские
пусть тонут в Лимпопо.
Наелся он акации,
давно устал скакать,
И стал впадать в прострацию,
и чаще стал икать.
Он длинными ресницами
спасается от мух
И сплетничает с птицами...
А в общем он - лопух.
Однажды мы проснёмся в лете –
В зелёно-глянцевом буклете,
И обувь чёрную, наваксив,
Упрячем в дальний уголок.
И будут плечи в маркизете,
Купанье в ультрафиолете,
Импровизации на саксе,
Во рту – малиновый пирог…
Очнёмся осенью однажды,
Где зелень высохнет бумажно
И красно-жёлтым дунет с веток,
Чтобы под шинами шуршать,
Земля избавится от жажды
И что-то станет вдруг неважным,
И под зонтАми всех расцветок
Мы будем воздухом дышать…
Однажды вновь вернёмся в зиму –
В её тоскливую равнину,
И будем чёрными на белом,
Попрячем ноги в сапоги.
И за сугревом к магазину
Или пипеткой к нафтизину
Мы будем бегать то и дело,
И многих впишем во враги…
Проснёмся - дай нам Бог - весною,
И с непокрытой головою,
Забыв крутнуть на шею шАрфы,
Помчимся к берегу реки,
Где верба брызжет желтизною,
А небо мАнит глубиною,
И скрежет льдин как звуки арфы
И продолжение строки...
Декабрьский день пробельно-светел.
В такие - нищим подают.
Гортанен звук у птичьих сплетен,
Ломает крылья колкий ветер,
А дома клетчатый уют
И цвет слегка подгнившей свёклы,
И ржа морковная в борще...
Зимой желания так блёклы -
Видать, по осени промокли.
А был ли мальчик вообще?
Макая в чай седой сухарик
Со склада первой мировой,
Построю дом с окошком - файлик
И в этот свёрнутый хрусталик
Войду с протянутой строкой,
И положу её на ватман -
Избавлю лист от пустоты.
И каждой буквы чёрный атом
В шеренгу выстрою солдатом,
Но обращения на ты
Себе я точно не позволю -
Для панибратства не гожусь.
Я насажу травы по пОлю,
Потом скошу её и вволю
Просохшим сеном надышусь...
Шагами легче дуновенья -
Не ощутить, не разглядеть -
Придёт, быть может, Вдохновенье.
Я умолю застыть мгновенье.
Ведь так обидно не успеть
Диктанты, читанные свыше,
Где нет ошибок, записать.
Когда словами строки дышат
Как водостоки летней крыши,
Делетом нечего кромсать.
Как-то не очень верится,
Что где-то цветёт кишмиш,
Что мелют невзгоды мельницы,
На сене стоит Париж,
Что ночью на двадцать пятое
Подарки суют в носки,
Что кто-то буравит пятками
Декабрьские пески…
А верится в будней прочерки,
Лимит выходного дня,
Мысли за многоточием,
В три шкуры, что рвут с меня,
В комплексы и сомнения,
И чувства не ко двору,
В свои и чужие мнения,
И Вечность, хотя помру,
Что будет весна ксериться,
Что супер не значит стар
И просто в слова верится -
Бон джорно и бон суар.
С полусухим шампанским наперевес рука.
Очередь к терминалу напоминает бриз,
Горки из мандаринов - рыжие облака.
Будто случайно ссыплю градины эти вниз.
"Ах, мне неловко, право!" - глядя в глаза скажу,
Крашенной блондораном, девушке с ярким ртом.
Выход подскажут ноги, втиснутые в ажур
И антрациты замши. А за вином - потом.
Ёлки - опять иконы. Впутаны фонари
В иглы, и хвойный запах вновь будоражит нос.
Калейдоскопы счастья дарят нам декабри,
Детскую беззащитность... Праздник как эскимо с
Палочки облизнётся, выпорхнет снегирём,
Форточку перепачкав в ягодный цвет брюшкОм.
Ёлочки по иголкам в тазики соберём,
Выбросим с облегченьем. Будем гулять пешком,
Будем кидать снежинки, комкая их в снежки,
Весело разбивая их о фасады спин,
И непременно вспомним, как мы с тобой близки,
И целоваться будем, и одиноких псин
Будем кормить с ладоней краковской колбасой,
И утолим на время волчий их аппетит.
Жизнь обернётся чистой белою полосой,
Притормозит и дальше радостно полетит.
На своей ли планете живу я с нуля до шести,
И земную ли почву слегка задеваю ногами,
Собираясь взлететь над колодцами и куполами,
Чтоб полами одежд запылённые тучи мести,
Вить косицы дождям, перекраивать кроны дубов,
Поднимать горизонт так легко, будто это газета,
Ощущая реальность того, а не этого света,
Доверяя тому, а не этому свету любовь?
Где нас носит в часы и минуты бездонных ночей?
Почему наши души летят на чужие планеты,
Где купается в зелени трав бесконечное лето,
Отключается звук барабанно-картинных речей,
Где полёты свободны от тяги к уюту гнезда,
Где читаются мысли другого без тени смущенья,
И не нужно бокалом звенеть за крупицы везенья,
Ведь повсюду за нами там следует наша звезда?
