безветрие безвременье безвестье
безмыслие... убийственная тишь
как маленький щенок в чужом подъезде,
моя душа, ты плачешь и скулишь
беззвучно так, так жалобно и странно
страдаешь ты - не знаю отчего
со всех сторон нашествие тумана,
недвижное седое волшебство,
в тумане все: дома, деревья, лица
и неба нет. мне страшно на земле
куда идти? к чему, к чему стремиться
что скрыто там, в небьющемся стекле?
смущает сердце дерзость предсказанья
беспомощность неточного штриха
в тумане мир дробятся очертанья
и стелется белесая тоска
Музыка, похожая на птицу –
Сильную. Порывистую, злую –
К небу недоступному стремится,
И кричит о чем-то, и тоскует.
Музыка. Похожая на море –
Мрачное, в пожарище штормящем.
Чувствуешь, как в пламени прибоя
Исчезает скорбь о настоящем.
Музыка, похожая на осень,
Медленной оковывает медью,
Листья виртуальные уносит.
Обжигает нежностью последней.
хватаюсь за соломинку сигареты
в океане судьбы, равнодушно-грозном
сигарета душе не подарит света
она только сушит слезы
с каждым годом все больше каких-то вмятин
огонек колеблется под рукою
холодок ментоловый так приятен
холодок одиночества и покоя
и отчаянье кружится вместе с дымом
покидая горло, уходит в воздух
иногда утешенье необходимо
может, все-таки бросить, пока не поздно?
Уходят дети в электронный мир,
И это так удобно - поначалу:
Мы, возвращаясь в логово квартир,
Усталые, детей не замечаем.
Скучают книжки, свалены в углу,
И кубики заброшены куда-то.
На всех планетах - в холод и в жару
Воюют электронные солдаты.
Врастают дети душами в экран.
Потоки крови в схватках рукопашных.
Но умирать от виртуальных ран
Нисколечко не больно и не страшно.
И хочется - добить наверняка,
Добить, чтоб мОзги брызнули потешно.
На мышку жмет мальчишечья рука,
А взгляд пустой, бессмысленный, нездешний...
Зато - порядок в логове квартир.
Свободы у родителей навалом.
Уходят дети в электронный мир,
И это так удобно - поначалу...
бескрылой и безголосой
взрослой
я по жизни шагаю просто
обрезаны мои косы
обломаны мои крылья
сказка
стала банальной былью
равнодушие
сделалось мне защитой
я надеваю его как свитер
каждый день
вставляю линзы презренья
у меня очень плохое зренье
я не помню лиц
и чужие взгляды
словно пули слепо
шмыгают рядом
память не задев
не царапнув душу
мне не жаль - нисколько!
резать лягушек
я училась этому в институте
жизнь добавила позже
печальной сути:
для того, чтоб подняться -
надо отречься,
а потом - отвлечься,
и будет легче
затянувшись тошнотно-тягучим дымом,
сознавать - отреченье необходимо
и шагать - бескрылой и безголосой,
безнадежно взрослой,
кошмарно взрослой
так зачем ответы,
раз нет вопросов
все просто,
все очень просто
Ничего. Ничего не хочу –
Ни любви, ни вина, ни блеска.
Осень хлопает по плечу.
Все известно. Неинтересно.
Беспощадно светел рассвет,
А в камине – зола остыла.
В мышеловке нелепых лет
Нет давно никакого сыра.
Так скажи мне, ну отчего
Люди странно горды собою?
Ведь ни капельки своего,
Даже чувства – чужого кроя.
Даже мысли взяты взаймы
У вчерашней газетки пестрой.
И кривляемся грустно мы
На безумных своих подмостках.
И – каким ни молись богам,
Жизнь – пора уж сознаться честно –
Утомительный балаган.
Где тут выход? Неинтересно.
Тянулась ночь, как нисхожденье в ад.
И вот, когда глаза устали плакать,
Нечаянно открылся наугад
Почти забытый томик Пастернака.
И хлынули с зачитанных страниц
Все запахи проснувшегося леса,
Дрожанье капель, щебетанье птиц,
Тумана невесомая завеса.
И позабылось тяжкое тогда,
И странно - мне представилось так ясно:
Младенец в яслях, чуткая звезда,
Наивная рождественская сказка.
И я заснула, строчки бормоча
Одна, в своей отверженной постели.
Мне снилась ночь, горящая свеча,
Благославленье медленной метели.
Отражается в реке тишина.
Воды светлые, и светлая высь.
И впадает прямо в небо Двина
Там, где врезан в горизонт черный мыс.
Нелюдимый берег лесом порос.
Черный мыс, как оконечность креста,
Что, невидимый, встает в полный рост,
Осеняя все глухие места,
Безоглядную, великую ширь -
Захолустье Всея Руси.
Здесь когда-то раньше был монастырь.
Только некого об этом спросить.
Небо сонное склоняется вниз,
Обнимая задремавший поток.
И виднеется вдали черный мыс,
Как надежда - неизвестно на что.
Осколки музыки рассыпались внезапно,
Звенящим залпом выплеснулись ввысь.
Все в этом мире замкнуто в казармы,
Свободны – только музыка. И мысль.
Осенней стаей обнимая небо,
Моя мечта над городом кружит.
Мне жалко музыку, погибшую нелепо,
Она рождалась в сумерках души.
Она рвалась из жесткого корсета,
Из панциря - в сверкающий проем.
Осколки музыки рассыпались по свету,
Смешались с ветром, словом и дождем.
Апрельский лед - как сахарный песок,
насыпанный в тарелку с голубикой,
просвечивает хрупкий холодок,
подпрыгивают блинчиками блики.
Сверкающей драконьей чешуи
пока еще незыблемы границы,
но узкий полумесяц полыньи
улыбкою у берега лучится.
За белизной беспамятного льда
блестит вода - упругая, живая,
еще мгновенье - панцирь навсегда
рассыплется, весну освобождая.
Вот так душа, превозмогая плен,
отряхивает перья понемногу,
почуяв неизбежность перемен
с желанною и сладкою тревогой.
Нет, не сдержать движения вперед,
и не найти к минувшему возврата.
Но отчего ж мне жаль апрельский лед,
дряхлеющий и чуть голубоватый?
