Смотреть на свет, притихший у реки,
Сквозь ветки мёрзлых, пьяных снегом клёнов,
И понимать, как неопределённо
Всё то, что злой судьбой ни нареки.
Она имеет множество имён:
Планида, доля, участь или фатум…
Ворчать напрасно: вряд ли виновата
Бедняжка в том, что ты не в срок рождён!
Судьбу гневить, конечно, ни к чему,
Но – так же глупо сдабривать елеем,
А я её немного пожалею,
Впустив в себя, и, кажется, пойму:
Ей хорошо улиткой до утра
В моей ракушке прятаться и плакать,
И ожидать какого-либо знака,
Боясь упасть в сиротское «вчера»…
Мне б – от города, от шума – в тишину,
Через озеро отправлюсь наугад!
Пусть я сгину, потеряюсь, утону,
Но сбегу под вечер из родных пенат.
Удивляются кувшинки: – Во, даёт!
В лодке – дырка, два весла – на берегу!
Тишины ей захотелось...Доплывёт...
Хорохорюсь: – Я справляюсь, я смогу!
Вторят лилии: – Куда же ты одна?
След от лодочки, того гляди, умрёт!
Отвечаю: – Ведь не сдюжит тишина,
Если к ней за мной повадится народ!
Пусть она беглянку встретит, как сестра,
Вскипятит росы, поставит к чаю – мёд.
Промолчим мы с тишиною до утра,
Тишина без лишних слов меня поймёт!
Я уйду из тебя не сразу,
Но – явление дрейфа генов
Вытравляет хандру-проказу,
Что застряла в притоках венных.
Я уйду из тебя по крохам:
От репризы сует натальных
По флюидам «мне очень плохо»
К равнодушному – «всё нормально».
Я уйду из тебя? Не знаю…
Округляя глаза невинно,
Небо в белых гусиных стаях
Лепит формы из гжельской глины…
Послушно в грунт ложатся якоря
Судов, забытых лицемерной славой.
А тех, кто плыл? Ну в чём их укорять?
Любой упрёк покажется лукавым...
Вокруг бревна солёная вода,
На грубой шкуре – след от хищниц-чаек,
Но и судьба – шутница иногда:
Оно увидит берег да причалит…
И упадёт дремучей головой
В большой подол приобретённой суши,
Чтоб прорасти – привоем на подвой,
Законы смерти временно нарушив.
Понять себя нам, глупым, не дано,
Хоть и свои старания удвоим:
По морю шло обычное бревно,
Теперь над морем дерево живое!
Но всё течёт, пусть было и не зря…
По-птичьи осень в кроне затоскует,
А у кого-то ветер якоря
Опять сорвёт, толкая в даль морскую…
А он был не просто хороший – несбывшийся сон…
Такой, что однажды посмотришь и дальше – живёшь,
Но, копии в воске, глумились уроды Тюссо,
Мол, это – плацебо, пилюля с названием "ложь"…
Пониже пригнуться, сдержать истерический смех,
И, смотришь, отпустит, и старец табанит веслом…
А в лодку набьются смиренные призраки тех,
Которым сегодня чуть меньше, чем мне, повезло.
Мы – дети реала, где всё предсказуемо – в масть,
Откуда же взяться стремленьям, спеша, не смешить?
Крадём и немало (а как нам, скажите, не красть?) –
Недужные всплески родной инородной души.
По полочкам рая разложится старая кладь,
Всё – вовремя, к месту, по плану! Считай да итожь!
Я буду такая, как все – ну чего тут желать?
И всё-таки, всё же...Так – всё-таки? Всё-таки! Всё ж…
Рассвет обнимает кусты
Иллюзий несбывшихся дымом,
Сентябрь раздаёт ордена,
Он, верно, меня не забыл…
Мы были когда-то на «ты»,
Проходит и это, вестимо…
Пусть осень сегодня – одна,
Но нет на сочувствия сил.
Не стоят они и рубля,
Как дырки вчерашнего сыра,
А клёны с разорванных бус
Роняют свои янтари,
Минорное нежное «ля»
Выводит созвездие Лиры,
И кажется горькой на вкус
Комедия Клода Берри.
Когда-нибудь всем позвонят,
Навяжут и время и место,
Подскажут трибуну и ряд,
Покажут и пряник и – плеть.
Мы больше не станем ни дня
Дразнить женихом и невестой
Друг друга, но, в общем, навряд
Устанем об этом жалеть…
Со щенячьим испугом
о чём-то невнятно просил,
по наличникам стукал:
– Впустите замёрзшего, please!
Мы открыли фрамугу –
к кашпо прислонился без сил,
и с рыдающим звуком
на листьях цветочных повис.
А попозже, немного
опомнившись (экий балбес!),
заплясал по обоям,
портьерами вытерев нос.
Доскакал до порога,
и, всхлипнув, куда-то исчез,
видно, внял, что не стоим
того, чтоб – остаться всерьёз...
Всё реже иволга кричит
и – чуть иначе.
Вьюнков отросшие усы
щекочут крышу,
где лето, дачные ключи
до срока пряча,
занудным дождичком косым
мне письма пишет:
– Не плачь, не думай, позабудь,
не жди напрасно,
всему придёт своя пора:
любви, печали,
и, это, в общем-то, не суть –
кто первый масло
пролил на рельсы, что вчера
ещё звучали…
Где лишь вчера был детский хохот звонкий,
А жизнь – по-стрекозиному легка,
Туман дрожит голодным жеребёнком,
От речки ожидая молока.
Он целый день искал друзей на трассе,
Пугаясь пешеходов и колёс,
Потом, решив, что сам другим – опасен,
Вернулся и к воде родной прирос.
И вот, теперь – в раздумьях непонятных:
Ну что кому, сбежав, он доказал? –
Туман смывает с грязной шкуры – пятна,
И прячет виноватые глаза…
Лишь мороз прихлопнет посохом
дней ненастных череду –
по каналам, словно – посуху,
беззаботная, пойду
мимо улиц с магазинами,
где сквозняк – дворовый тать,
будет ёжиком резиновым
в каждой арке мне свистать:
– не найти приюта страннице
меж гранитных берегов,
здесь весною не останется
даже следа твоего…
