Мужик не позабудет, Как кушал толокно, И посажен хоть будет За красное сукно.
Не терпи, о боже, власти Беззаконных ты людей, Кои делают напасти Только силою своей!
Не думай ты, чтоб я других ловила И чью бы грудь я взором уязвила. Напрасно мне пеняешь ты, грубя. Я та же всё. Не возмущай себя,
На месте сем лежит безмерно муж велик, А именно зловредный откупщик. Реками золото ему стекалось ко рту И, душу озлатив, послало душу к черту.
Пойте, птички, вы свободу,
Пойте красную погоду;
Но когда бы в рощах сих,
Ах, несносных мук моих
Окончится ль когда парнасское роптанье? Во драме скаредной явилось "Воспитанье", Явилося еще сложение потом: Богини дыни жрут, Пегас стал, видно, хром,
В сей день скончалася, и нет ея теперь, Прекрасна женщина и Мельпомены дщерь, И охладели уж ея младые члены, И Троепольской нет, сей новыя Ильмены1.
Я тленный мой состав расстроенный днесь рушу. Земля, устроив плоть, отъемлет плоть мою, А, от небес прияв во тленно тело душу, Я душу небесам обратно отдаю.
Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог. Конечно, голова в почтеньи меньше ног.
Котурна1 Волкова пресеклися часы. Прости, мой друг, навек, прости, мой друг любезный! Пролей со мной поток, о Мельпомена, слезный, Восплачь и возрыдай и растрепли власы!
Хотя, Марназов, ты и грешен, Еще, однако, не повешен. Но болен ты, лежа при смерти; Так, видно, не палач возьмет тебя, да черти.
Пущенное тобой письмо ко сей стране1, Мой друг, уже дошло, уже дошло ко мне. Дошло, и мне во грудь и в сердце меч вонзило, Как молнией меня и громом, поразило.
На морских берегах я сижу, Не в пространное море гляжу, Но на небо глаза возвожу. На врагов, кои мучат нахально,
(о стихотворстве) О вы, которые стремитесь на Парнас, Нестройного гудка1 имея грубый глас,
Ты ямбический стих во цвете Жестоких к изъяснению дел Явил, о Архилох1, на свете И первый слогом сим воспел!