«О ты, убивший жизнь в учёном кабинете,
Скажи мне: сколько чуд считается на свете?» —
«Семь». — «Нет: осьмое — ты, педант мой дорогой;
Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой,
Туда, где бой кипит, где русский штык бушует,
Но о тебе любовь горюет,
Счастливец! о тебе — я видел сам — тоской
Заныли… влажный взор стремился за тобой…
А обо мне хотя б вздохнули,
Хотя б в окошечко взглянули,
Как я на тройке проскакал
И, позабыв покой и негу,
В курьерску завалясь телегу,
Вы личиком — пафосский бог,
Вы молоды, вы стройны, как Аглая,
Но я гусар… я б вас любить не мог,
Когда я повстречал красавицу мою,
Которую любил, которую люблю,
Чьей власти избежать я льстил себя обманом, —
Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
Вы хотите, чтоб стихами
Я опять заговорил,
Но чтоб новыми стезями
Да, мы несём едино бремя,
Мы стада одного — но жребий мне иной:
Вас всех назначили на племя,
Я не поэт, я — партизан, казак.
Я иногда бывал на Пинде, но наскоком,
И беззаботно, кое-как,
Ахтырские гусары,
О храбрые друзья!
Простите! — на удары
Меринос собакой стал, —
Он нахальствует не к роже,
Он сейчас народ прохожий
БашиловуВ дни былые сорванец,
Брызни искрами из плена,
Радость, жизнь донских холмов!
Окропи, моя любовь,
Был век бурный, дивный век:
Громкий, величавый;
Был огромный человек,