В сухом лесу стреляет длинный кнут, В кустарнике трещат коровы, И синие подснежники цветут, И под ногами лист шуршит дубовый.
В сухом лесу стреляет длинный кнут, В кустарнике трещат коровы, И синие подснежники цветут, И под ногами лист шуршит дубовый.
Рассеянные огненные зерна Произрастают в мире без конца. При виде звезд душа на миг покорна: Непостижим и вечен труд творца.
То не красный голубь метнулся Темной ночью над черной горою — В черной туче метнулась зарница, Осветила плетни и хаты,
В полях, далеко от усадьбы, Зимует просяной омет. Там табунятся волчьи свадьбы, Там клочья шерсти и помет.
То не красный голубь метнулся Темной ночью над черной горою — В черной туче метнулась зарница, Осветила плетни и хаты,
В столетнем мраке черной ели Краснела темная заря, И светляки в кустах горели Зеленым дымом янтаря.
В столетнем мраке черной ели Краснела темная заря, И светляки в кустах горели Зеленым дымом янтаря.
В горах, от снега побелевших, Туманно к вечеру синевших, Тащилась на спине осла Вязанка сучьев почерневших,
В горах, от снега побелевших, Туманно к вечеру синевших, Тащилась на спине осла Вязанка сучьев почерневших,
Я помню сумрак каменных аркад, В средине свет — и красный блеск атласа В сквозном узоре старых царских врат, Под золотой стеной иконостаса.
Ай, тяжела турецкая шарманка! Бредет худой, согнувшийся хорват По дачам утром. В юбке обезьянка Бежит за ним, смешно поднявши зад.
Ай, тяжела турецкая шарманка! Бредет худой, согнувшийся хорват По дачам утром. В юбке обезьянка Бежит за ним, смешно поднявши зад.
Для жизни жизнь! Вон пенные буруны У сизых каменистых берегов. Вон красный киль давно разбитой шкуны. Но кто жалеет мертвых рыбаков?
Для жизни жизнь! Вон пенные буруны У сизых каменистых берегов. Вон красный киль давно разбитой шкуны. Но кто жалеет мертвых рыбаков?