Я к ней вошел в полночный час. Она спала,- луна сияла В ее окно,- и одеяла Светился спущенный атлас.
Я к ней вошел в полночный час. Она спала,- луна сияла В ее окно,- и одеяла Светился спущенный атлас.
Я - простая девка на баштане, Он - рыбак, веселый человек. Тонет белый парус на Лимане, Много видел он морей и рек.
Я - простая девка на баштане, Он - рыбак, веселый человек. Тонет белый парус на Лимане, Много видел он морей и рек.
У ворот Сиона, над Кедроном, На бугре, ветрами обожженном, Там, где тень бывает от стены, Сел я как-то рядом с прокаженным,
У ворот Сиона, над Кедроном, На бугре, ветрами обожженном, Там, где тень бывает от стены, Сел я как-то рядом с прокаженным,
Ельничком, березничком - где душа захочет - В Киев пробирается божий мужичок. Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет, Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок.
Ельничком, березничком - где душа захочет - В Киев пробирается божий мужичок. Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет, Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок.
Льет без конца. В лесу туман. Качают елки головою: "Ах, Боже мой!" - Лес точно пьян, Пресыщен влагой дождевою.
Они глумятся над тобою, Они, о родина, корят Тебя твоею простотою, Убогим видом черных хат...
Они глумятся над тобою, Они, о родина, корят Тебя твоею простотою, Убогим видом черных хат...
От зноя травы сухи и мертвы. Степь - без границ, но даль синеет слабо. Вот остов лошадиной головы. Вот снова - Каменная Баба.
От зноя травы сухи и мертвы. Степь - без границ, но даль синеет слабо. Вот остов лошадиной головы. Вот снова - Каменная Баба.
Черный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жилье человечье И как будто тоскуешь со мной?
Черный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жилье человечье И как будто тоскуешь со мной?