Я шел среди высоких гор, Вдоль светлых рек и по долинам.. И все, что ни встречал мой взор, Мне говорило об едином:
Я шел среди высоких гор, Вдоль светлых рек и по долинам.. И все, что ни встречал мой взор, Мне говорило об едином:
Писатель сидел у себя в комнате за рабочим столом. Вдруг входит к нему критик. - Как!- воскликнул он,- вы все еще продолжаете строчить, сочинять после всего, что я написал против вас, после всех тех больших статей, фельетонов, заметок, корреспонденции, в которых я доказал как дважды два четыре, что у вас нет - да и не было никогда - никакого таланта, что вы позабыли даже родной язык, что вы всегда отличались невежеством, а теперь совсем выдохлись, устарели, превратились в тряпку!
Писатель сидел у себя в комнате за рабочим столом. Вдруг входит к нему критик. - Как!- воскликнул он,- вы все еще продолжаете строчить, сочинять после всего, что я написал против вас, после всех тех больших статей, фельетонов, заметок, корреспонденции, в которых я доказал как дважды два четыре, что у вас нет - да и не было никогда - никакого таланта, что вы позабыли даже родной язык, что вы всегда отличались невежеством, а теперь совсем выдохлись, устарели, превратились в тряпку!
День за днем уходит без следа, однообразно и быстро. Страшно скоро помчалась жизнь, скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом.
День за днем уходит без следа, однообразно и быстро. Страшно скоро помчалась жизнь, скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом.
Я встал ночью с постели... Мне показалось, что кто-то позвал меня по имени... там, за темным окном. Я прижался лицом к стеклу, приник ухом, вперил взоры - и начал ждать.
Я встал ночью с постели... Мне показалось, что кто-то позвал меня по имени... там, за темным окном. Я прижался лицом к стеклу, приник ухом, вперил взоры - и начал ждать.
То не ласточка щебетунья, не резвая касаточка тонким крепким клювом себе в твердой скале гнездышко выдолбила... То с чужой жестокой семьей ты понемногу сжилась да освоилась, моя терпеливая умница!
То не ласточка щебетунья, не резвая касаточка тонким крепким клювом себе в твердой скале гнездышко выдолбила... То с чужой жестокой семьей ты понемногу сжилась да освоилась, моя терпеливая умница!
- Почему вы так дорожите бессмертием души?- спросил я. - Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной... А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство!
- Почему вы так дорожите бессмертием души?- спросил я. - Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной... А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство!
У бабы-вдовы умер ее единственный, двадцатилетний сын, первый на селе работник. Барыня, помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день похорон. Она застала ее дома.
У бабы-вдовы умер ее единственный, двадцатилетний сын, первый на селе работник. Барыня, помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день похорон. Она застала ее дома.
Она протянула мне свою нежную, бледную руку... а я с суровой грубостью оттолкнул ее. Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на меня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа.