И.С.Тургенев. Избранное.Классическая библиотека "Современника".Москва: Современник, 1979.

       Жил-был на свете дурак.
Долгое время он жил припеваючи; но понемногу стали доходить до него слухи, что он всюду слывет за безмозглого пошлеца.
       Смутился дурак и начал печалиться о том, как бы прекратить те неприятные слухи?
       Внезапная мысль озарила, наконец, его темный умишко... И он, ни мало не медля, привел ее в исполнение.

       Жил-был на свете дурак.
Долгое время он жил припеваючи; но понемногу стали доходить до него слухи, что он всюду слывет за безмозглого пошлеца.
       Смутился дурак и начал печалиться о том, как бы прекратить те неприятные слухи?
       Внезапная мысль озарила, наконец, его темный умишко... И он, ни мало не медля, привел ее в исполнение.

     Снилось мне, что сидит нас человек двадцать в большой комнате с раскрытыми окнами.
     Между нами женщины, дети, старики... Все мы говорим о каком-то очень известном предмете — говорим шумно и невнятно.
     Вдруг в комнату с сухим треском влетело большое насекомое, вершка в два длиною... влетело, покружилось и село на стену.

Я боюсь, я избегаю фразы; но страх фразы - тоже претензия.
     
Так, между этими двумя иностранными словами, между претензией и фразой, так и катится и колеблется наша сложная жизнь.

Я боюсь, я избегаю фразы; но страх фразы - тоже претензия.
     
Так, между этими двумя иностранными словами, между претензией и фразой, так и катится и колеблется наша сложная жизнь.

Опять я лежу в постели... опять мне не спится. То же летнее раннее утро охватывает меня со всех сторон; и опять под окном моим поет черный дрозд - и в сердце горит та же рана.
     
Но не приносит мне облегчения песенка птицы, и не думаю я о моей ране. Меня терзают другие, бесчисленные, зияющие раны; из них багровыми потоками льется родная, дорогая кровь, льется бесконечно, бессмысленно, как дождевые воды с высоких крыш на грязь и мерзость улицы.

Опять я лежу в постели... опять мне не спится. То же летнее раннее утро охватывает меня со всех сторон; и опять под окном моим поет черный дрозд - и в сердце горит та же рана.
     
Но не приносит мне облегчения песенка птицы, и не думаю я о моей ране. Меня терзают другие, бесчисленные, зияющие раны; из них багровыми потоками льется родная, дорогая кровь, льется бесконечно, бессмысленно, как дождевые воды с высоких крыш на грязь и мерзость улицы.

Я лежал на постели, но мне не спалось. Забота грызла меня; тяжелые, утомительно однообразные думы медленно проходили в уме моем, подобно сплошной цепи туманных облаков, безостановочно ползущих, в ненастный день, по вершинам сырых холмов.
     
- Ах! я любил тогда безнадежной, горестной любовью, какою можно любить лишь под снегом и холодом годов, когда сердце, не затронутое жизнию, осталось... не молодым! нет... но ненужно и напрасно моложавым.

Я лежал на постели, но мне не спалось. Забота грызла меня; тяжелые, утомительно однообразные думы медленно проходили в уме моем, подобно сплошной цепи туманных облаков, безостановочно ползущих, в ненастный день, по вершинам сырых холмов.
     
- Ах! я любил тогда безнадежной, горестной любовью, какою можно любить лишь под снегом и холодом годов, когда сердце, не затронутое жизнию, осталось... не молодым! нет... но ненужно и напрасно моложавым.

Стройно и тихо проходишь ты по жизненному пути, без	слез и без улыбки, едва оживленная равнодушным вниманием.
     
Ты добра и умна... и все тебе чуждо - и никто тебе не нужен.

Стройно и тихо проходишь ты по жизненному пути, без	слез и без улыбки, едва оживленная равнодушным вниманием.
     
Ты добра и умна... и все тебе чуждо - и никто тебе не нужен.

       По улице столицы мчится вприпрыжку молодой еще человек. Его движенья веселы, бойки; глаза сияют, ухмыляются губы, приятно алеет умиленное лицо... Он весь — довольство и радость.
       Что с ним случилось? Досталось ли ему наследство?
Повысили ли его чином? Спешит ли он на любовное свиданье? Или просто он хорошо позавтракал, и чувство здоровья, чувство сытой силы взыграло во всех его членах?
Уж не возложили ли на его шею твой красивый осьмиугольный крест, о польский король Станислав!

       По улице столицы мчится вприпрыжку молодой еще человек. Его движенья веселы, бойки; глаза сияют, ухмыляются губы, приятно алеет умиленное лицо... Он весь — довольство и радость.
       Что с ним случилось? Досталось ли ему наследство?
Повысили ли его чином? Спешит ли он на любовное свиданье? Или просто он хорошо позавтракал, и чувство здоровья, чувство сытой силы взыграло во всех его членах?
Уж не возложили ли на его шею твой красивый осьмиугольный крест, о польский король Станислав!

Какая ничтожная малость может иногда перестроить всего человека!
     
Полный раздумья, шел я однажды по большой дороге.

Какая ничтожная малость может иногда перестроить всего человека!
     
Полный раздумья, шел я однажды по большой дороге.