И.С.Тургенев. Избранное.Классическая библиотека "Современника".Москва: Современник, 1979.

Она протянула мне свою нежную, бледную руку... а я с суровой грубостью оттолкнул ее.
     
Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на меня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа.

Что я буду думать тогда, когда мне придется умирать, если я только буду в состоянии тогда думать?
     
Буду ли я думать о том, что плохо воспользовался жизнью, проспал ее, продремал, не сумел вкусить от ее даров?

Что я буду думать тогда, когда мне придется умирать, если я только буду в состоянии тогда думать?
     
Буду ли я думать о том, что плохо воспользовался жизнью, проспал ее, продремал, не сумел вкусить от ее даров?

Разговор
       Чернорабочий. Что ты к нам лезешь? Чего тебе надо? Ты не наш... Ступай прочь!
       Белоручка. Я ваш, братцы!
       Чернорабочий. Как бы не так! Наш! Что выдумал! Посмотри хоть на мои руки. Видишь, какие они грязные?

Гоголь
     
"О моя молодость! о моя свежесть!"- восклицал и я когда-то. Но когда я произносил это восклицание, я сам еще был молод и свеж.

Гоголь
     
"О моя молодость! о моя свежесть!"- восклицал и я когда-то. Но когда я произносил это восклицание, я сам еще был молод и свеж.

Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем.
     
Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать.

Разговор
       Чернорабочий. Что ты к нам лезешь? Чего тебе надо? Ты не наш... Ступай прочь!
       Белоручка. Я ваш, братцы!
       Чернорабочий. Как бы не так! Наш! Что выдумал! Посмотри хоть на мои руки. Видишь, какие они грязные?

Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем.
     
Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать.

Роскошная, пышно освещенная зала; множество кавалеров и дам.
       Все лица оживлены, речи бойки... Идет трескучий разговор об одной известной певице. Ее величают божественной,
бессмертной... О, как хорошо пустила она вчера свою последнюю трель!
       И вдруг — словно по манию волшебного жезла — со

Роскошная, пышно освещенная зала; множество кавалеров и дам.
       Все лица оживлены, речи бойки... Идет трескучий разговор об одной известной певице. Ее величают божественной,
бессмертной... О, как хорошо пустила она вчера свою последнюю трель!
       И вдруг — словно по манию волшебного жезла — со

— Если вы желаете хорошенько насолить и даже повредить противнику,— говорил мне один старый пройдоха,— то упрекайте его в том самом недостатке или пороке,
который вы за собою чувствуете. Негодуйте... и упрекайте!
       Во-первых — это заставит других думать, что у вас
этого порока нет.

— Если вы желаете хорошенько насолить и даже повредить противнику,— говорил мне один старый пройдоха,— то упрекайте его в том самом недостатке или пороке,
который вы за собою чувствуете. Негодуйте... и упрекайте!
       Во-первых — это заставит других думать, что у вас
этого порока нет.

       Я проходил по улице... меня остановил нищий, дряхлый старик.
       Воспаленные, слезливые глаза, посинелые губы, шершавые лохмотья, нечистые раны... О, как безобразно обглодала бедность это несчастное существо!
       Он протягивал мне красную, опухшую, грязную руку...
Он стонал, он мычал о помощи.

       Я проходил по улице... меня остановил нищий, дряхлый старик.
       Воспаленные, слезливые глаза, посинелые губы, шершавые лохмотья, нечистые раны... О, как безобразно обглодала бедность это несчастное существо!
       Он протягивал мне красную, опухшую, грязную руку...
Он стонал, он мычал о помощи.