Утром —
еле глаза протрут —
люди
плечи впрягают в труд.
Мозг извилист, как грецкий орех, когда снята с него скорлупа; с тростником пересохнувших рек схожи кисти рук и стопа...
Если день смерк, если звук смолк, все же бегут вверх соки сосновых смол.
Нынче утром певшее железо сердце мне изрезало в куски, оттого и мысли, может, лезут на стены, на выступы тоски.
Взметни скорей булавою, затейница русских лет, над глупою головою, в которой веселья нет.
Мы пили песни, ели зори и мясо будущих времен. А вы - с ненужной хитростью во взоре сплошные темные Семеновы.
Люди! Бедные, бедные люди! Как вам скучно жить без стихов, без иллюзий и без прелюдий, в мире счетных машин и станков!
Как лед облака, как лед облака, как битый лед облака, и синь далека, и синь высока, за ними — синь глубока;
Насилье родит насилье, и ложь умножает ложь; когда нас берут за горло, естественно взяться за нож.
Три года гневалась весна, три года грохотали пушки, и вот - в России не узнать пера и голоса кукушки.
Кружится, мчится Земшар — в зоне огня. Возле меня бег пар, возле меня,
От Грайворона до Звенигорода эта песня была переигрывана. В ней от доньего дня до поволжьина крики «стронь-старина» в струны вложены.
Когда в июнь
часов с восьми
жестокий
врежется жасмин
[БЕГ]
Друзьям
Наши лиры заржавели
Не за силу, не за качество золотых твоих волос сердце враз однажды начисто от других оторвалось.