На людской стороне,
На жилом берегу,
Грустно мне, тошно мне
Мне нужны воздух вольный и широкий,
Здесь рощи тень, там небосклон далёкий,
Раскинувший лазурную парчу,
Мне не к лицу шутить, не по душе смеяться,
Остаться должен я при немощи своей.
Зачем, отжившему, живым мне притворяться?
Kennst du das Land, wo blüht Oranienbaum?
Мы, люди хорошие, — вялы,
В житейских делах не дельцы;
Учёные мы генералы,
Уныние! Вернейший друг души!
С которым я делю печаль и радость,
Ты лёгким сумраком мою одело младость,
И расцвела весна моя в тиши.
Я счастье знал, но молнией мгновенной
Оно означило туманный небосклон,
Скажите ж, видели ль вы чёрта?
Каков он? Немец иль русак?
Что на ноге его: ботфорта
Остафьево,
26 октября 1857
Прочь Людмила с страшной сказкой
Про полночного коня!
Детям будь она острасткой,
Ночью выпал снег. Здорово ль,
Мой любезнейший земляк?
Были б санки да рысак —
Я слышу, слышу ваш красноречивый зов,
Спешу под вашу тень, под ваш зелёный кров,
Гостеприимные, прохладные дубровы!
Я Петербурга не люблю,
Но вас с трудом я покидаю,
Друзья, с которыми гуляю
Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я;
Теперь влачусь в одних пределах строгих
Чтоб полный смысл разбить в творениях певца,
Поодиначке в нём ты стих коварно удишь;
В бессмыслице ж своей тогда уверен будешь,
Преданье есть: во дни царя Гороха
Расчищен был весь мир, как огород,
И без хлопот, и без переполоха