Пётр Вяземский

Опять я слышу этот шум,

Который сладостно тревожил

Покой моих ленивых дум,

Подлец, вертлявый по природе,
Модницкий, глядя по погоде,

То ходит в красном колпаке,

То в рясах, в чёрном клобуке.

На степени вельмож Сперанский был мне чужд.

В изгнанье, под ярмом презрения и нужд,

В нём жертву уважал обманчивого счастья;

Как стаи гордых лебедей,

На синем море волны блещут,

Лобзаются, ныряют, плещут

«По милости твоей я весь насквозь расколот. —

Кирпич пенял гвоздю, — за что такая злость?»

— «За то, что в голову меня колотит молот», —
Сказал с досадой гвоздь.

Научи меня молиться,

Добрый Ангел, научи!

Уст твоих благоуханьем

(Воспоминания о Венеции)


внучке моей княгине

Елизавете Петровне Голицыной

Лампадою ночной погасла жизнь моя,

Себя, как мёртвого, оплакиваю я.
На мне болезни и печали
Глубоко врезан тяжкий след;
Того, которого вы знали,
Того уж Вяземского нет.

«Что пользы, — говорит расчётливый Свиньин, —
Нам кланяться развалинам бесплодным
Пальмиры древней иль Афин?

Нет, лучше в Грузино пойду путём доходным:

Там, кланяясь, могу я выкланяться в чин.

Уж не за мной ли дело стало?

Не мне ль пробьёт отбой? И с жизненной бразды

Не мне ль придётся снесть шалаш мой и орало

(Июнь 1849)

Бесконечная Россия

Словно вечность на земле!

«День чёрный — пятница!» — кричит

Нам суевер, покорный страху,

И поверяет жизни быт

Люблю просёлочной дорогой

В день летний, в праздник храмовой

Попасть на службу в храм убогий,

Графине М. А. Потоцкой


Вот вы и я: подобье розы милой,

Цветёте вы и чувством, и красой;

Жизнь живущих неверна,
Жизнь отживших неизменна.

Жуковский