Василий Башкин

В наш стан пришел, украшенный до плеч

Блестящими, как месяц, волосами,

Седой старик и выбрал острый меч

На черный уступ молчаливой и мертвой скалы

Один за другим опускались седые орлы,


Садились на камни и когти острили о них

Часто снится мне собор старинный,

Черный купол в дымных облаках,

Вход закрытый колоннадой длинной,

Из глухих переулков мы выбрались прочь.

Старый город за нами тревожно следит…

Злое дело замыслила черная ночь
‎И свой замысел втайне хранит…

Все те же пасмурным стены,

Все тот же тусклый, мертвый свод.

День не приносить перемены,

Хмурые сосны шумят под окном.

Ветер качает вершины их сонно.

Слышу, как шепчут они монотонно
‎Все об одном, об одном:

Сокол! сокол! не смейся теперь надо мной,
‎Что в тюрьме я свой жребий нашел.

Был я выше, чем ты, в небесах над землей,
‎Был я выше, чем ты и орел.


Много видел тебе неизвестных светил,
‎Много тайн заповедных узнал,

Безмолвный свет луны струится с неба скудно;

Бесшумно мрак ползет но каменным стенам;

Озябшие огни дрожат по сторонам;

Хмурится ночь. В ней печальная тайна творится.

Ветер в степи разрыдался с тревожной тоскою.

Черная птица в окно мое глухо стучится,

Тесные улицы злы,

Все они гневом объяты:

В холоде утренней мглы

Родились мы в тревожную, белую ночь
‎И полны предрассветной тоской,

От седых берегов уходили мы прочь,—
‎Мы хотели расстаться с землей.


Были тихо и странно в покое ночном:
‎В нем грустил нарождавшийся день.

Мутные, влажные тени дрожат
‎В темных кустахь.

Тихо и глухо деревья шумят,—
‎Мучит их страх...


Черная полночь ползет из кустов,
‎Скорбно глядит.

«Птичка! птичка! Из отчизны дальней

Ты летишь. Что можешь мне сказать?»

«По твоей судьбе там все печальней
‎Плачет мать».

Поклонись свободным странам,

Их пророкам, их вождям,

Новым песням, старым ранам…

Отлив! отлив!.. От берега седого,

Где роковой утес над бездною повис,

Куда я с валом шел в порыве гнева злого, —