Тот, кто живет с ранних лет бедняком,
В тесной каморке, в грязи и в пыли,
Будет свободного счастья творцом
И властелином земли.
В клетке тесной чует волю птица,
Если ветер за окном шумит…
Пусть молчит холодная темница
Все жить должны, — ты так сказал, мудрец,
Увенчанный, как снегом, сединами, —
Пастух и воин, пахарь и купец,
Город песню пел тревожную,
Город жаловался мне
На судьбу свою проклятую
Ах, зачем роса слезой холодной
На полях ложится,
Если люд рабочий, люд голодный
В нищете томится?
Иль не стало слез, нуждой рожденных,
Или их так мало,
Помнится поле мне ровное,
С тихими, скудными нивами.
Зреют овсы низкорослые.
Город жестокий! Город безумный!
Проклятый всеми, никем не любимый!
Иду из страны я родимой
На праздник твой шумный —
С робким приветом и низким поклоном
Нив истощенных,
С ропотом смутным и сдержанным стоном
Всех угнетенных.
Серое небо, тусклое небо опять,
Ясного солнца за тучами вновь не видать.
Город проснулся; город, волнуясь, шумит.
Кровавое пламя подымется вдруг,
И вспыхнут угрюмые лица…
Увижу я черные тени вокруг,
На плечах шинель военная;
Давят мозг шаги тяжелые…
Сторона иноплеменная
Насупился город, и шум его мерный
Звучит необычной и жуткой тревогой,
Как будто он шепчет в тоске суеверной:
«Смотрите: их много! их много!»